В свободное время ходила в театр, кино и мечтала о любви, семье и детях; о муже умном, верном, надёжном; трудяге, какого трудно сыскать, – домашнем, как и она сама. Его, незнакомого, Варя уже любила. Помощник в быту, он организует время так (в этом она не сомневалась), что его хватит на детей, театр и кино, катание на лыжах и путешествия. «Начну откладывать на сберкнижку, – рассудила она, – не годится обделять детей заботой и материальной поддержкой».

Гляделась в зеркало и любовалась: сочные губы, высокий чистый лоб, косой разрез глаз, аккуратный нос, красивая грудь, пропорциональные бёдра. Ей двадцать – тело пульсировало в ожидании любви… Однажды Варя спешила по коридору на укол и лицом к лицу столкнулась с матерью Шурки. Сердце «тик-тик-тик» зачастило счётчиком такси – хорошо, её не узнали.

В «сестринскую» Шуркина мать ворвалась неожиданно.

– Детка, ты, случаем, не Варька?

Хотелось отмахнуться: «Нет, я Варвара Александровна», но призналась целомудренно и просто:

– Да, тётя Фрося, я Варя.

– Ва-аря! – кинулась Шуркина мать её обнимать. – Я не сразу тебя признала. Какая стала… видная! – нашла, наконец, она слово.

Белолицая и фигуристая Варя была, действительно, «видная»: стройные на небольших каблучках ножки; тонкая талия и покатые плечи; из-под медицинского колпака свисала тяжёлая русая коса; на умеренно длинных ногтях скромно розовел маникюр.

– Истории вашей болезни у нас нет, тётя Фрося.

– Понятно, шо нету, – лежу-то не у вас, а на четвёртом этажу. На ваш этаж бегаю проведывать жену брата из соседней деревни.

И рассказала о деревенских новостях:

– Мать всё на ферме мантулит, бабка по дому ковыряется, хулиганистый Петька учится плохо, мать замучилась с ём. Младшая сестра в школу пойдёт. А сын мой, Шурка то есть, стал такой красивый, такой красивый!.. Шофёром работает. Вот обрадую – новость привезу. Чо ни разу в деревню не приехала?

– Училась. Работала. Помогать-то некому.

– Мда-а, – многозначительно согласилась Шуркина мать и для вида полюбопытствовала, – замуж не вышла?

– Нет. Приветы всем передавайте.

– Передам. Молодец, Варюха, выбилась в люди.

Встреча взбаламутила душу, как топкое дно баламутит чистую воду, – Варя два дня проплакала. С возрастом поняла: не лишняя она, а не замечали её, потому как жизнь не располагала… И всё ещё не располагает. «А если и я такой стану?.. – испугалась она. – Нет-нет! Детей буду ласкать, деньгами помогать».

И озадачилась, как проведать родных, – до деревни более трёхсот километров. На выходных не управиться, решила выпросить отпуск и съездить.

* * *

Алтайская весна подходила к концу. Весеннее солнце пригревало, тихий воскресный день, тем не менее, навевал тоску, и Варя, чтобы развеяться, решила сходить в кино – обновить к тому же сезонное пальто, которое в ателье успели ей сшить к весне. Белый цигейковый воротник-стойка, такая же оторочка по всей длине застёжки, белые сапожки, белая вязаная шапочка, белые варежки эффектно смотрелись на ярко-синем фоне пальто. Приобрести такой наряд стоило Варе больших трудов: за сапогами и сукном выстаивала ночами в очереди; затем три месяца, не меньше, ждала, пока в ателье сошьют пальто, – шапочку и варежки связала баба Настя.

– Вы откуда, Снегурочка? – раздалось со спины.

– Из лесу, вестимо, – вполоборота подыграла она.

– А путь куда держите?

– В кинотеатр.

– Не возражаете, если составлю вам компанию?

– А что – можно запретить?

– Можно отказать.

– Отказать в желании посмотреть кино?

Он засмеялся, и они пошли рядом. Фильм «Летят журавли» был про войну и любовь – полтора часа пролетело незаметно. Эмоциональный заряд, полученный от просмотра, делал любые слова незначительным – из кинотеатра выходили в молчании.

Звали его Степан. Он отслужил в Германии, работал на заводе, жил в заводском общежитии, соответствовал образу, который Варя себе нарисовала, и когда предложил замуж, долго не раздумывала. Накупила гостинцев и отправилась в деревню звать на свадьбу. Мама плакала, бабка не узнавала, отчим робел, сестра заискивала и ходила за нею тенью – держался, будто он Царь и Бог, один только Петька.

Скромную свадьбу отыграли в деревне жениха. На неё съехалась вся родня – многих видела впервые. Жить Степан перешёл в съёмную комнату к Варе. А когда родилась дочь, завод осчастливил их 2-комнатной хрущёвкой. Варя обустраивала семейный очаг и – хорошела. Десять лет пролетели праздником и счастливой сказкой…

И вдруг Степан загулял…

После двух-трёх суток, проведённых невесть где, он приходил домой нетрезвый, тихо открывал ключом дверь и попадал в мир, разительно отличавшийся от того, в котором находился. Вся квартира, словно духами, была пропитана покоем, уютом, теплом. Он какое-то время таился в полумраке узкого коридора и прислушивался к звукам в освещённой комнате: пению либо воркованию жены, укладывавшей спать дочурку. Его погрязшая в разврате душа оттаивала, прорываясь тревожной болью… Он осторожно подходил к жене и робко обнимал её.

Варины нервы сбрасывали накопленное напряжение, болезненный чирей рассасывался, струной натянутая душа мякла: «Муж дома!..» Она мягко отстранялась и отправляла его в ванную комнату. Управившись с делами, ложилась рядом и засыпала сном младенца – верила: перебесится, а потому никогда не выговаривала и не ворчала. Сердце, разумеется, просило внимания и поддержки, но кроха-дочь нуждалась в том же – Варя крепилась: посочувствовать могла одна только баба Настя.

Наутро они, умиротворённые, тихо улыбались дочери и себе. Он отводил ребёнка в детский сад, она доделывала на кухне какие-то дела и, счастливая, убегала на работу.

Дочь оканчивала школу, когда у Степана начались неожиданные проблемы со здоровьем. Мобилизовав знания и знакомства, Варя добилась самых современных обследований и пробилась к лучшим специалистам. Прободная язва желудка и двенадцатиперстной кишки требовали хирургического вмешательства. Она строго следила за его режимом, готовила всякие диет-вкусности – была убеждена, что вылечит. Верила: испаряются от нелюбви… Верил и Степан – учился быть образцовым семьянином. Два тревожных года остались позади. Он вернулся на завод, взял в аренду землю под сад – семья получала возможность выезжать по воскресеньям «на природу».

Дочь после университета вышла замуж, родители отпраздновали серебряный юбилей, после которого Степана словно подменили. Почувствовав второе дыхание, он снова загулял.

В возрасте пенсионерки, Варя чернела, седела, худела, глаза расплывались бескрайним морем – мёртвым. Из розовощёкой красавицы, которой любовались пациенты и коллеги, она на глазах превращалась в немощную бабушку. Впрочем, стать бабушкой Варя успела – дочь родила внучку. Степан после работы задерживался, а в конце недели и вовсе пропадал. Её спасало, что в выходные привозили её сокровище – внучку.