пополз в сторону, откуда слышались пулеметные очереди. Раздался взрыв, пулемет замолк. И тотчас же, словно вторя взрыву, прозвучал сильный удар грома. Ливень, будто во время всемирного потопа, обрушился с неба.

- Будем прорываться, - сказал я.

- Это наш последний шанс. Отомстим за погибших товарищей.

Под сильным проливным дождем, сопровождаемым блеском молнии и громом, казаки вскочили на коней. Невыразимая ненависть ослепила всех, и без приказа казаки выхватили шашки из ножен.

- Вперед, в атаку! - крикнул я.

Громовое “ура!” слилось с очередным ударом грома. Небо кричало вместе с нами. Мы вихрем понеслись вниз по склону в на­ правлении красных. Началась рукопашная. Но красные были слиш­ком потрясены тем, что верная победа так неожиданно вырвана у них из рук, и не оказали нам достойного сопротивления. Стрелковая цепь, преграждавшая нам выход из долины, была смята. Под при­крытием темноты и грозы мы вырвались на простор.

142. Сцена

Семь дней и семь ночей красные вели по нам прицельный огонь с гор. Под конец мы дошли до такого жалкого состояния, что люди и лошади спали на ходу. Поэтому, достигнув монастыря, я приказал разбить лагерь. Вскоре дежурный офицер доложил мне:

- Ваше благородие, настоятель монастыря посетил наш ла­герь и хочет говорить с вами.

В палатку вошел настоятель, старый монгол, и с ним еще несколько монахов. Настоятель поклонился мне и по здешнему мо­настырскому обычаю, подойдя, приложил ухо к моему сердцу. По­ стояв так в почтении, он, наконец, сказал:

- Господин старший, прошу вас покинуть это место, дабы древние храмы не пострадали от возможного обстрела. В свою оче­редь мы обещаем всю ночь творить мистические обряды с целью по­мочь вам разгромить врагов в другой битве в ближайшем будущем. Я ответил:

- Ваше высокопреосвященство, слово “амогола”, что по-рус­ски значит “мир”, для нас очень дорого. Но поскольку мы рассчиты­вали использовать высокие стены монастыря как укрытие, за кото­рым могли бы по крайней мере поесть и передохнуть, то сейчас раз­очарованы. Однако время для ссор неподходящее. Что вы можете нам предложить?

Настоятель пошептался с монахами и сказал:

- Господин старший, наши монахи хорошие проводники. Вы оставите монастырь, но наши монахи в эту же ночь проведут вас тайными тропами в холмы позади вражеского отряда.

- Соглашение достигнуто, - сказал я и поклонился на­стоятелю.

Уходя, настоятель опять вежливо приложился ухом к мое­му сердцу.

143. Сцена

Мы оставили палатки в долине и немедленно отправились вслед за нашими проводниками. К рассвету мы занимали замеча­тельные позиции в тылу у большевиков. Теперь мы видели, как они едут по горам, и вплотную следовали за ними. Как только они заме­тили наш лагерь в долине, то сразу кинулись в атаку.

- Они ожидают захватить нас врасплох, - сказал я, - не стре­лять, дождаться, пока последний человек не спустится в долину.

Дождавшись, мы внезапно открыли огонь. Теперь они были беззащитны. Мы просто прицельно расстреливали их. Лишь немно­гим из них удалось в панике бежать.

- Кончено, - сказал я. - Прекратить стрельбу. Наконец, мо­жно поесть и поспать.

Мы разбили лагерь на самом гребне гор. На возвышении были расставлены часовые. Остальные же наслаждались обильной трапезой, после которой последовал многочасовой сон. Утром мне доложили:

- Ваше благородие, пришли монголы и хотят с вами говорить.

Ко мне вошла депутация из нескольких монахов. Покло­нившись, старший монах сказал:

- Мы принесли подарки от настоятеля нашего монастыря и благословение нашего настоятеля, который просил передать, что с настоящего момента вы находитесь под защитой могущественных духов здешних гор и долин, и вам нет больше нужды бояться ваших врагов. Вы можете смело спуститься с опасных высот и спокойно путешествовать низом, окрестности свободны.

- Сердечно благодарю настоятеля, - ответил я, - мы тоже пошлем ему подарки.

Когда монголы ушли, Вера сказал:

- У меня осталось немного драгоценностей. Может, послать настоятелю перстень с бриллиантом?

- Не стоит, Вера Аркадьевна, - усмехнулся доктор, - пер­стень пригодится вам в эмиграции. А настоятелю надо послать хо­рошую русскую трубку, кожаный бумажник, дешевые часы и неко­торые другие пустячки, которые точно должны порадовать сердце монгола.

144. Сцена

Собрав наше поредевшее войско, я обратился к нему с ко­роткой речью.

- Господа, - сказал я, - хватит крови, мы устали от крови.

Хочется верить, что это последнее сражение между красными и бе­лыми. Это конец белого движения в Монголии. Оно поставило точ­ку в гражданской войн, как для нас, так и для русской революции. В сложившихся обстоятельствах вам не остается ничего другого, как спасать свои жизни.

Мы двинулись вниз и вскоре оказались в долине. Всюду лежали трупы красноармейцев. Несколько еще стонало, и казаки с руганью добили их шашками. Я хотел возразить, но доктор остано­вил меня.

- Все равно они умерли бы от потери крови. Брать их нам некуда и перевязывать нечем, наши госпитальные подводы и без того переполнены.

Помолчав, он добавил, точно оправдываясь:

- Бог нам всем судья, хоть я и атеист.

Было холодно, по-прежнему дул с гор влажный ветер.

- Какая холодная пасхальная погода, - сказала Вера, - сов­сем, как во французской поговорке: “Новый год - на балконе, Пасха - перед камином”.

- Когда минуем скалу и выйдем к озеру Долон-Нор, потеп­леет, - сказал я и развернул штабную карту, доставшуюся в наслед­ство от полковника Маркова. - До озера Долон-Нор мили три-четы­ре. Это уже китайская граница.

145. Сцена

Действительно, через час с небольшим пути впереди забле­стела освещенная ярким солнцем озерная гладь. Потеплело настоль­ко, что пришлось снять верхнее платье, оставшись в одних гимна­стерках.

- Наконец, по-пасхальному весной запахло, - сказал Вера, глубоко вдыхая, - какое благоухание!

- Это цветет дикая вишня, - сказал я. - Долина наполнена благоуханием цветущей вишни.

- Благодатные места, - сказал один из казаков, глядя по сто­ронам.

- Верно, места такие, что и умирать не надо, - отозвался другой, - тут и хлебный урожай - не пожалуешься и пчелка медку да принесет.

- Вдоль озера по обе стороны границы есть хутора и посе­ления русских колонистов, - сказал я. - Пойти бы и нам с тобой, Вера, в пахари, как народники-интеллигенты в крестьяне шли, и как Лев Николаевич Толстой пахал.

- Нет уж, не хочу, - сказала Вера, - Лев Николаевич пахал не ради хлеба насущного, а из идейного желания опроститься. А