- Ваши расистские взгляды нам известны, - сказал, тряхнув копной волос, Ярославский, - и прочие ваши нравственные пороки. Глядя на этого человека в мятом монгольском халате, невольно за­даешь себе вопрос, как мог он быть знаменем и вождем сотен и ты­сяч людей. Но моментами, когда он поднимает лицо, сверкает такой взгляд, что жутко становится. Получается впечатление, что перед вами костер, который слегка прикрыт пеплом.

134. Сцена

Процесс шел уже несколько часов. Все устали, но голос Ярославского, умелого говоруна и демагога, продолжал греметь.

- Как последовательный атеист, опирающийся на наше мар­ксистское атеистическое мировоззрение, я вижу важный элемент патологической порчи барона Унгерна в его патологической рели­гиозности. Изложите нам свои убеждения, подсудимый.

- Я человек верующий, - ответил барон, - я верю в Бога и Евангелие и практикую молитву. Предсказания Священного Писа­ния, приведенные мной в приказе номер пятнадцать, я считаю свои­ми убеждениями. Источник моей веры - Священное Писание. Идеи монархизма - вот, что толкнуло меня на путь борьбы.

- В приказе № 15, захваченном под Троицкосавском, есть при­зыв к жестоким расправам над людьми, которые вы постоянно осуще­ствляли, - спросил член трибунала Кравченко.

- Как эти жестокости сочетаются с евангельскими истинами, в которые вывериге?

- Народам нужен мир, высший дар неба, - ответил Унгерн. - Ждет от нас, верующих в подвиги в борьбе за мир, и тот, о ком говорит святой пророк Даниил в главе одиннадцатой, предсказав­ший жестокое время гибели носителей разврата и нечестия и прише­ствие дней мира.

- Вот вам и ответ, - оживленно подхватил слова барона Яро­славский, - они, такие, как барон Унгерн, верующие фанатики, счи­тают, что не только нужно установить некий ряд обрядов, они верят в какого-то бога, верят, что этот бог посылает им баранов и бурят, которых нужно вырезать, и что бог указывает им путь. Бог велит вырезать евреев, и служащих, и членов Центросоюза, и комиссаров, и учителей школ.

- Надо подчеркнуть факт, - сказал Кравченко, - что, будучи патологическим антисемитом, с особым садизмом барон истреблял именно евреев.

- Нет, товарищ Кравченко, - сказал Ярославский, - я не стал бы подчеркивать. Товарищ Троцкий сказал: “Я по национальности не еврей, я по национальности интернационалист”. Присоединяюсь к словам товарища Троцкого. Барон Унгерн несколько раз пытался намекать на мое еврейское происхождение, но я, будучи убежден­ным атеистом, тем не менее отвечу барону чисто по-евангельски. Для меня лично Унгерн просто несчастный человек, вбивший себе в голову, что он спаситель и восстановитель монархов и на него воз­ложена историческая миссия. Суд над бароном Унгерном есть суд не над личностью, а над целым классом общества, классом дворян­ства, особенно остзейского дворянства, творившего жестокости от эпохи крестовых походов, к которым прямо причастны предки под­судимого. Жестокость барона Унгерна объясняется двумя причина­ми: классовой психологией дворянства и религиозностью, которая по сути набор кровавых суеверий. Якобы заботясь о судьбе России, барон есть серьезный противоборец России и проводник захватни­ческих планов Японии. Приговор должен быть приговором над все­ми дворянами, которые пытаются поднять свою руку против власти рабочих и крестьян.

В зале раздались аплодисменты. Затем выступил защитник Боголюбов.

- После великолепной и совершенно объективной речи об­винителя мне остается добавить немного. Согласен по сути с обви­нителем, я не согласен с ним в деталях. “Серьезный противоборец России, проводник захватнических планов Японии” - но так ли это? Нет, уважаемый трибунал. При внимательном изучении следствен­ного материала мы должны снизить барона Унгерна до простого мрачного искателя военных приключений. Одинокого, забытого со­вершенно всеми, даже за чертой капиталистического окружения. Уважаемый обвинитель Емельян Ярославский объявил Унгерна ти­пичным представителем своего класса. Но разве может, хотя бы и прибалтийский барон, будучи нормальным человеком, проявлять такую бездну ужасов? Если мы, далекие от медицины и науки люди, присмотримся во время процесса, мы увидим, что помимо того, что сидит на скамье подсудимых представитель так называемой аристо­кратии, плохой ее представитель, перед нами ненормальный, извра­щенный психически человек, которого общество в свое время не сумело изъять из обращения. Поэтому предлагаю два варианта при­говора. Первый: было бы правильно не лишать барона Унгерна жиз­ни, заставить его в изолированном каземате вспомнить об ужасах, которые он творил.

- Борьба с капиталистическим окружением делает этот ва­риант сугубо предположительным, - сказал Ярославский.

- Тогда остается второй: мгновенная смерть будет самым легким концом его мучений. Это будет похоже на то сострадание, которое мы оказываем больному животному, добивая его. В этом отношении барон Унгерн с радостью примет наше милосердие.

- Гражданин Унгерн, вам предоставляется последнее сло­во, - произнес председатель Опарин.

- Мне нечего сказать, - ответил барон.

- Объявляется перерыв, - заявил председатель трибунала.

- Трибунал удаляется на совещание.

135. Сцена

После перерыва председатель зачитал приговор.

- Именем Российской Советской Социалистической Респуб­лики гражданин Унгерн Роман Федорович признан виновным по всем трем пунктам обвинения, включая сотрудничество с Японией, и приговорен к смертной казни, расстрелу. Приговор окончательный, обсуждению и обжалованию не подлежит.

136. Сцена

Утомленного Унгерна отвели в камеру. Он хотел вздрем­нуть, но дверь камеры открылась, и вошел Блюхер.

- Приняли решение, барон? - спросил он.

- Я устал, - ответил барон, - я хочу конца.

- Значит, отказываетесь?

- Я никогда ничьей марионеткой не был, тем более не хочу стать марионеткой красных.

- Барон, есть великая Россия, красная ли, белая ли. Вы, барон, не первый. В интересах великой России перешли к нам, красным, док­тор Чичерин, генерал Брусилов, генерал Попеляев и другие.

- Это все генералы без армий, - ответил барон, - а генералы без армий должны стреляться. Если вы действительно намерены ока­зать мне услугу, то дайте револьвер с одним патроном или яд.

- Хотите ли вы еще что-либо сказать или передать? - спро­сил Блюхер.

- Передавать мне нечего и некому, - ответил барон. - Георгиевский крест, который всегда был на мне, я изгрыз ночью зубами, чтоб после смерти моей никому не достался. А сказать напоследок кое-что хотелось бы. Если бы не предательство моих офицеров, я ушел бы в Тибет через Гоби. Я долго всерьез обдумывал план похо­да в Тибет. Южный Китай охвачен краснотой, и единственное мес­то, где красноты нет или она только начинается и поддается лече­нию, это Тибет. Только там, в святой