Зак же вел себя так, будто я гнала его через пустыню Мохаве босиком и без воды.

– Вовсе нет, – возразил Зак. – Почему ты киваешь, Вэн?

Я остановилась.

– Ты… ой! Не щиплись… – Я укоризненно взглянула на этого нахала. – У тебя почти нет выносливости. Дыхание хуже, чем мое.

– Я смогу пробежать марафон, если захочу. – Щеки Зака порозовели, а я постаралась убраться от него подальше, чтобы он не ущипнул меня опять.

– Конечно сможешь. Вон как пыхтишь – настоящий паровоз. – Я шлепнула Зака по спине и тут же увернулась, чтобы он меня не достал. – Ладно, пора в путь. Только дай мне сначала пописать, Форрест Гамп.

Зак сделал еще один выпад в мою сторону.

Я отпрыгнула, успев заметить, что Эйден смотрит на меня. А именно – на мои ноги. Все лосины были в стирке, поэтому я вытащила из ящика шорты, которые не носила лет сто. Они были тесноваты и коротковаты, так что мне пришлось надеть свободную футболку, чтобы не было заметно, как эластичный пояс впивается в живот и бедра. С того момента, как начала бегать, я сбросила почти семь килограммов, но до приличных мышц было далековато.

Я немного удивилась, когда Эйден, сдвинув густые брови, спросил:

– Что с твоей ногой, Вэн?

Во время работы на Эйдена я периодически носила юбки и платья. И всегда думала, что ему просто плевать на шрамы, которые уродовали мое колено. Черт возьми, на мне были обрезанные шорты, когда мы застряли в лифте. Я сидела на Эйдене, и он держал руку у меня на колене. Как он мог не заметить?

Мне было все равно, что колено выглядит не супер, поэтому я никогда не пыталась прятать его. Это было делом чести. Моим ежедневным напоминанием о той физической боли, через которую я прошла, о гневе, который надо держать под контролем, о том, как я справилась со всем этим. Я закончила колледж. Встала на ноги. Занялась делом, о котором мечтала. Рискнула выйти из своего привычного мирка. Копила, работала, добивалась. Все сама.

И если я делала это, когда была сильной, то потому лишь, что помнила времена, когда была слабой. Больное колено не давало забыть, через что пришлось пройти за последние восемь лет.

Не желая копаться в прошлом, я бросила:

– Меня сбила машина.

Просто я не добавила, что за рулем сидела моя сестра.

К тому времени, когда мы с Заком вышли из дома, солнце начало клониться к закату. Мы пробежали без перерыва десять километров, потом повернули домой. На последних трех километрах мы обычно приходили в себя. Восстановив дыхание, Большой Техасец коротко фыркнул и спросил:

– Какого дьявола Эйден до сих пор не замечал твое колено?

У меня вырвался короткий смешок.

– Задаю себе тот же вопрос.

– Господи Иисусе, Вэнни, думаю, я заметил в первую же неделю, как ты стала работать. – Зак потряс головой. – Эйден не замечает ничего, что не относится к футболу, пока не становится слишком поздно.

Что правда, то правда.

И тут Зак добавил:

– Так же было и с тобой.

Что-то обрушилось мне на плечи. Правда необязательно должна ранить. Ее можно принять за тяжелого удава, который обвивается вокруг горла и убивает тебя, а можно – за боа из перьев, роскошное и забавное дополнение к твоей жизни. Сейчас я заставила себя принять правду как красивое боа. Ведь я уже столкнулась лицом к лицу с реальностью, когда Эйден признался, что он не ценил меня, пока я не ушла.

Было так, как было. Невозможно заставить кого-то заботиться о тебе или любить тебя. Я знала это слишком хорошо…

Эйден любил одну-единственную вещь на свете, и если ты не была этой вещью, пиши пропало. Он слишком долго занимался только своим делом и не обращал внимания ни на что другое. И мне приходилось принимать тот факт, что ничто и близко не могло сравниться для него с футболом. Единственное, что не укладывалось в голове, так это рассказ Лесли о бабушке и дедушке Эйдена и о том отчаянии, которое он испытал, когда потерял их.

Он ни разу не говорил при мне о бабушке и дедушке. Полагаю, потому, что Эйден – это Эйден.

Но сейчас-то я знала, что он – пусть и по-своему – заботится обо мне. Это о чем-то говорит, разве нет? Не думаю, что хватаюсь за соломинку или преувеличиваю. Просто я брала то, что могла, и не строила воздушные замки.

Так что я просто пожала плечами:

– Ага, точно… Он так сконцентрирован на игре, что остальное ему пофиг. Я давно поняла это.

Глубоко вздохнув, Зак фыркнул:

– Это хорошо работает в его случае. Он самый крутой профи в команде.

Горькая улыбка на его губах тронула мое сердце.

«Бедняга Зак», – против воли подумала я.

Я пихнула его локтем.

– Хватит дуться. Тебе всего двадцать восемь. Разве один из квотербеков не играл почти до сорока?

– Ну да… играл.

– Вот видишь?

На данный момент этого было достаточно, и я решила сменить тему:

– Чем собираешься заняться в Хеллоуин?

* * *

– Куда это ты направилась?

Я остановилась в дверях, держа в руке ведро в форме тыквы, которое купила накануне. Эйден не мог не заметить, что я насыпала туда три пакета конфет.

– Никуда. Собираюсь посидеть на улице.

Эйден сидел в уголке для завтрака, на своем троне, как я начала его про себя называть, склонившись над рассыпанным пазлом. Не знаю, почему я подумала, что это мило, но так оно и было. Огромные плечи нависли над маленькими кусочками пазла, на лице – живейший интерес.

Эйден окинул взглядом мою фигуру. Если не ошибаюсь, это было в третий раз за все время нашего знакомства. Брови его поднялись, лицо превратилось в каменную непроницаемую маску.

– Ну, ты и разоделась.

– Это костюм, – сказала я слегка уязвленно, – для Хеллоуина.

Я всегда любила Хеллоуин. После Рождества это был мой самый любимый праздник. Костюмы, декорации, маленькие дети, конфетки… я обожала это с самого первого праздника, который запомнила.

Эйден чуть склонил голову набок.

– И в кого же ты нарядилась?

Он что – серьезно? Я осмотрела свой костюм, который сварганила три года назад для дружеской вечеринки. Я им очень гордилась. Балахон, желтая рубашка, на лбу защитные очки с одним окуляром. Куда уж очевидней…

– Миньон.

Виннипегская Стена моргнул.

– Какой, черт возьми, миньон?

– Миньон. Мультик «Гадкий я».

Последовало молчание, и тут уже я недоуменно моргнула:

– Ты что, не помнишь?

– Ни разу не смотрел.

Святотатство. Можно было бы, конечно, спросить, не шутит ли Эйден, но он точно говорил серьезно. Я уставилась на него в упор.