Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немка вздохнула.
– Ну-ка, начинай сначала! – велела княгиня.
– Ваше сиятельство, все очень просто – я… я желаю стать его женой…
– И потому увязалась за ним? И никто тебя кинжалом не стращал? А он нуждался в твоей помощи и морочил тебе голову? – сразу определила положение дел княгиня.
– Ваше сиятельство, я думала – смогу с ним договориться. Но, когда по-хорошему не получилось…
– Рассказывай с самого начала. Я от всех треволнений кофею напилась, заснуть все одно не смогу. И не ври!
– Мне незачем врать, ваше сиятельство, сейчас ложь будет мне самой во вред.
– Говори!
Амалия честно рассказала про свой побег и объяснила стрельбу в лесу, так перепугавшую княгиню.
– А ведь это Алехан Орлов, не иначе! – догадалась княгиня. – Он облаву устроил! Вот что ему там было нужно, в лесу-то, а про шорника Якушку, поди, наврал. Господи Иисусе, что делается? Кончится ли вранье?! Может, и про Лизаньку наврал?
Тут Амалия ничего сказать не могла. Стрелявших не видела, заботилась лишь об одном – убраться оттуда живой и увести жениха. Она описала, как лежали в орешнике, как отползали подальше, как прятались в лесу. И наконец – как она подменила деньги и табакерку камнями.
Княгиня внимательно поглядела на немку.
– Вот ты какая… Скромница, смиренница, а злопамятная! Не ожидала, право, не ожидала… Ты ведь эту расплату всякую ночь во сне видела!
Амалия кивнула.
– И знала, что податься ему некуда – только тебя искать?
– Знала, госпожа княгиня. Только как бы я иначе заставила его себя искать?
– Ну, выходит, правильно сделала. Добилась своего? Добилась! Съездишь в Москву – и возвращайся ко мне. Будем жить по-прежнему. Сама знаешь, я тебя не обижу.
– Нет, госпожа княгиня, – ответила Амалия. – Я выйду за него замуж, как тогда хотела.
– Не нравится мне эта затея. Думаешь, я тебе на свадьбу хоть полтину дам?
– Ваше сиятельство, у нас есть на что сыграть свадьбу, – и Амалия достала из потайного кармана золотую монету.
– Ну, коли ты твердо решилась…
– Я твердо решилась.
– Но твой любезный женишок Бог весть с кем спутался, того гляди, поймают и в Сибирь погонят, с выдранными ноздрями и в железах!
Амалия, хотя хорошо понимала по-русски, про ноздри не уразумела, лишь ощутила – Весселя ждет что-то страшное.
– Я с ним поеду. Как же не ехать, если я буду его женой?
– В Сибирь?!
– Да, ваше сиятельство. Жене положено следовать за мужем.
Княгиня внимательно посмотрела на немку и вздохнула: как же она, опытная старуха, не разглядела в этой бледной немочи, в этой калеке с костылем, такого норова и такой жажды быть, как все порядочные женщины, не брошенной невестой, а законной супругой?
– Звание жены того не стоит, голубушка.
– Стоит, ваше сиятельство. Он мне слово дал, он должен слово сдержать. И я ему слово дала.
– Ты не представляешь себе, голубушка, что такое дорога в Сибирь… – княгиня вздохнула.
Сама она, понятное дело, там не бывала. Но ездила с покойным князем в Киев к его родне и там свела знакомство с удивительной женщиной, прибывшей в Киев с больным сыном и хлопотавшей о том, чтобы принять постриг в Киево-Флоровской обители. Женщина эта была дочь фельдмаршала Шереметева и вдова несчастного князя Ивана Долгорукого. Она рассказывала о сибирской ссылке, где побывала с семьей покойного мужа, и рассказывала так, что княгиня содрогалась.
– Может быть, мне и не придется туда ехать, – сказала Амалия. – Все зависит от его ответа. Коли будет мне мужем – скажу, что его обманом в это дело втянули, назову все имена, перескажу все разговоры так, как мне надо. Коли откажется – скажу иначе. Так, как сейчас вашему сиятельству пересказывала.
– Тебе так уж замуж хочется?
– Я девять лет свадьбы ждала, госпожа княгиня. Все лучшие годы – ждала и ждала. И потом… А когда он появился, я поняла – Бог услышал мои молитвы. Поняла – Бог мне позволил его взять… Пускай он мне теперь за все ответит.
Княгиня негромко рассмеялась. Мало кого она уважала, но упрямство калеки ее тронуло, Амалия оказалась норовистой женщиной, а таких княгиня любила.
– Хвалю! Хвалю! А где же вас по вашей вере в Москве обвенчать?
– В кирхе Святого Михаила, я уже узнавала, госпожа княгиня.
– Умница. Лучшую свою запряжку дам – везти тебя под венец, – в голосе княгини было едкое ехидство. – Пусть у тебя будет праздник – такой, какого ты и во сне бы не увидела. А знаешь почему? Не знаешь? Потому что лишь этот день в твоей жизни и будет радостным. С таким мужем тебе счастья не видать. Давай-ка лучше поищем другого. Хоть ты и калека, а с приданым найдешь себе…
– Другой мне не нужен.
Княгиня внимательно посмотрела в светлые глаза немки.
– Упряма же ты…
И добавила по-русски:
– В тихом омуте черти водятся…
– Он дал мне слово, госпожа княгиня, – добавила Амалия. – Если Бог на небесах есть, то ему, Богу, все равно, хожу я на двух ногах или прыгаю на костыле.
Княгиня согласилась, подумав при этом, что для Господа это, может, и не имеет значения, но господин Вессель будет попеременно бегать от жены к сердобольным особам и получать за это костылем по спине.
И еще она подумала: неведомо, что у нее самой творилось бы в голове и в душе после девятилетнего ожидания и затем – пятилетней жизни в убогом состоянии.
– Но то, что ты говорила о покушении на некую особу, – тоже вранье?
– Нет, ваше сиятельство. Только мой несчастный жених был в этом деле вроде мальчика на посылках и сам смертельно боялся господина, который всеми командовал.
– Не врешь? И что за особа?
Амалия задумалась.
– Они изготовили тряпичную куклу в человеческий рост и ей в голову стреляли. Кукла была в дамском платье – наверно, собирались застрелить какую-то даму.
– Хорошенькая новость… – проворчала княгиня. – Слушай, Христом-богом тебя прошу, откажись ты от этого жениха!
– Я должна выйти за него замуж, – ответила Амалия. – Иначе зачем я вообще живу? Я должна, я должна…
Утром княгиня, позавтракав, приняла гостя – священник Братеевского храма сам явился к ней с визитом. Не каждый день такая знатная покойница попадается – как не встать затемно, как не явиться самолично с утешением?
Княгиня выслушала слова утешения с истинно христианским смирением. Она знала, что придется пройти и через это. Никто в усадьбе не смел ее утешать, даже Агафья, все боялись лишнее слово сказать. Священник тоже проявил умеренность – ему уже донесли про Аграфенино пьяное житье и про материнский способ избыть беду.