часть эмигрантской исторической литературы, почти так же оценивает положение подчас и обостренное восприятие современников», — отмечал Мельгунов. Он приводил «непосредственное свидетельство одного из тех, кому пришлось играть роль «миротворца» в деревне в то время, — эсера Климушкина». Канун большевицкого переворота, по характеристике последнего, был периодом «погромного хаоса»[1200].

«К ноябрю 1917 г., — по подсчетам историка Е. Иллерицкой, — 91,2 % уездов оказались охваченными аграрным движением, в котором все более преобладали активные формы борьбы, превращавшие это движение в крестьянское восстание. Важно отметить, что карательная политика Временного правительства осенью 1917 г… перестала достигать своих целей. Солдаты все чаще отказывались наказывать крестьян…»[1201].

С началом гражданской войны крестьянские восстания охватят территории контролировавшиеся не только «красными», но и «белыми». И эти «восстания, — подтверждал «белый» ген. Головин, — имели не столько революционный характер, «сколько анархическо-бунтарский, даже просто погромный. Нередко крестьянство вообще отказывалось признавать, какие бы то ни было, хотя самые законные и неизбежные виды обязательного отбывания общественных повинностей. Свобода в таких случаях понималась… очень примитивно — в смысле освобождения от всякой государственной власти…»»[1202].

Подтверждением тому служил тот факт, что те же самые повстанцы, которые вчера выступали против красных, после их ухода, с таким же ожесточением выступали против белых. По воспоминаниям самого Деникина: «всеобщий популярный лозунг повстанцев, пронесшийся от Припяти до Азовского моря, звучал грозно и определенно: «Смерть панам, жидам и коммунистам!»». Махновцы к этому перечню прибавляли еще и «попов», а понятие «пан» распространяли на всех «белогвардейцев», в особенности на офицеров[1203].

Крестьяне в своей массе откровенно не понимали политических лозунгов ни белых, ни красных. Так, например, в августе 1919 г. из Смоленской губернии писали: «У нас был приказ идти на военную службу, но в деревне говорят: «За что мы будем воевать, на кого, друг на друга и брат на брата?»»[1204]. Точно так же сибирские крестьяне отвечали ген. Сахарову: «нам батюшка, все равно, что красный, что белый… Да в сущности, — признавал Сахаров, — это было именно так…»[1205]. Большевики, призывавшие крестьян в Красную армию, получали в ответ записки: «Долой Колчака, долой советскую власть»[1206]. На митингах заезжим агитаторам мужики кричали: «Большевики и колчаки, пойдите вы все к черту, нам никто не нужен. Пусть горожане к нам ничего не возят, пусть сами едят свои товары, мы обойдемся своими»[1207].

Крестьянство стойко выступало против любой мобилизации, как красной, так и белой. Примером, могли служить черноморские крестьяне, которые стеной встали против Добровольческой армии за «свою крестьянскую власть». Их сход в апреле 1919 г. единогласно вынес следующее постановление: «Крестьяне, не желая погибать на грузинском и большевистском фронтах, защищая интересы реакции, постановили: освободиться от Деникинского ига или же умереть здесь, у своих хат, защищая свою свободу»[1208].

Идейные воззрения черноморских крестьян, отражали настроения всей российской крестьянской массы: «Большевизм объективно осужден на поражение, грядущая реакция несет с собой старое рабство народу… Города экономически разорены и потеряли свое былое значение. Пролетариат вследствие полного разрушения промышленности распылился и перестал быть грозной ведущей силой первого периода революции. Деревня фактически никем не покорена — она никого не признает. Крестьянство не раздавлено, не деморализовано и не хочет идти ни за черными, ни за коммунистическими знаменами. Овладеть деревней механически невозможно. Отнять «землю и волю» никому не под силу»[1209].

Точно так же по колчаковской Сибири «пронеслась волна крестьянских восстаний… Восставшие не имели ни ясных лозунгов, ни определенных целей. Писали иногда на знамени своем такие кабалистические изречения, как «за царя и советскую власть», но были, — по словам Деникина, — одинаково враждебны к любой существовавшей власти»[1210]. «Один из предводителей повстанцев на Енисее призывал крестьян под свои знамена уверениями, что на Дальнем Востоке уже выступил вл. кн. Михаил Александрович, что он назначил Ленина и Троцкого своими первыми министрами…. И осталось только разбить Колчака… Какая же каша, — восклицал, приводя эти факты, Гинс, — должна была быть в головах крестьян…»[1211].

Деревня восстала, даже против своей собственной — крестьянской власти, за которую они голосовали на выборах в Учредительное собрание. Объявление мобилизации КОМУЧем, вспоминал министр труда его правительства И. Майский, сразу «испортило отношение между крестьянством и новой властью»[1212]. Мобилизованные были глубоко заражены, — объяснял это явление ген. В. Болдырев, — тем «общим отвращением ко всяким жертвам государственного порядка, которое тогда резко проявлялось со стороны городского и деревенского обывателя»[1213].

Против своей, крестьянской мобилизации, крестьяне восставали и во время знаменитой антоновщины, отмечает историк С. Павлюченков, и в более мелких случаях: так в Демянском уезде Новгородской губернии повстанцы пытались организовать «временные волостные правления», ими была объявлена поголовная мобилизация всех мужчин от 18 до 50 лет, произведено продовольственное обложение деревень. Это совершенно не понравилось местным крестьянам, которые было начали вливаться в ряды повстанцев. Они быстро отошли и сами восстали против такого восстания[1214].

Такие же крестьянские восстания происходили и в тылу Красной армии, но направлены они были, отмечал непосредственный свидетель событий М. Пришвин, не против советской власти. «Крестьянин потому идет против коммуны, — пояснял он, — что он идет против власти»[1215]. «Объективное изучение хода событий 1918–1921 годов убеждает, — подтверждает историк В. Кожинов, — что народ сопротивлялся тогда не столько конкретной «программе» большевиков, сколько власти как таковой, любой власти»[1216]. И это движение разрастается, предупреждал эсер Неупокоев, и «оно может принять слишком большие формы и будет опасно кому угодно, так как не носит пока характера организованности борьбы за какие-либо определенные лозунги»[1217].

* * * * *

Сопротивление крестьян порой приобретало организованный характер, что приводило к созданию, в основных аграрных регионах страны: Поволжье, Украине и Сибири, целых крестьянских армий.

На Украине, армия Н. Махно, по данным его начальника штаба В. Белаша в конце 1919 г. насчитывала «83 000 штыков, 19 650 шашек, 1435 пулеметов, 118 пушек и орудий, вдвое превосходя противостоящие ей силы деникинцев[1218]. Почти 20 тыс. партизан атамана Зеленого удерживали чуть ли не всю Киевскую губернию… Крестьянская армия Н. Григорьева насчитывала почти 20 тыс. бойцов…, с 50 орудиями, 700 пулеметами в апреле — мае 1920 г. взяла целый ряд городов Южной Украины: Черкассы, Херсон, Николаев, Одессу и некоторые другие»[1219].

Украинские крестьянские армии начали формироваться, из разрозненных партизанских отрядов, боровшихся против австро-германских реквизиций, предписанных Украинским Брестским миром. По словам народного комиссара по военным делам Украины Н. Подвойского, «повстанцы рекрутировались в огромной массе их сел и деревень, снесенных, сожженных германскими карательными отрядами. Эти повстанцы искренне мнили