Когда беспамятство отступило, мир встретил его перинными объятиями мягкой постели, запахом лекарств и родного дома. Он был темен, этот мир, по-ночному темен, в нем было окно, и по стеклам этого окна метались красные всполохи, будто отражения бушующего вдалеке пожара. Какое-то время Яссен лежал неподвижно, вслушиваясь и всматриваясь в то немногое, что могли дать царящие в комнате тишина и чернота. Он был дома. Наконец-то дома.

Тихий шорох вернул миру звуки. Рука со свечой принесла свет.

— Найана? — подал голос старик.

— Нет, господин, — ответил голос привратника. — Это я, Шакр.

— Шакр… — прохрипел Яссен. — Что со мной, приятель?

— Говорят, ты схлестнулся с молодым грубияном из гарнизона, — ответил слуга.

— Ах, да, — Яссену достало сил кивнуть. — Проклятый глупец. Я чуть не умер, вдалбливая простые истины в его солдафонскую башку! Общение с дураками выматывает почище самого тяжелого труда…

Замолчали. Шакр, сделавшийся на старости лет несносным болтуном, на этот раз не проронил ни звука, и Яссен был несказанно благодарен слуге за эти несколько минут тишины.

— Ночь… — промолвил жрец. — Там горит что-то… — он скосил глаза к окну, к алым всполохам, плясавшим на стеклах.

— Инородцы забаррикадировались на рынке, — голос привратника был едва слышен. — Говорят, сражаются как демоны.

— Еще б им не сражаться, — зло хмыкнул Яссен. — Цепляются за жизнь, песьи дети… Хвала богам, что я не отпустил сегодня Найану. Она все еще дуется, а? Не отвечай, я знаю. Дуется, вздорная девчонка, раз не явилась ко мне. Но это ничего… Пусть дуется, лишь бы была в безопасности. Верно я говорю, Шакр?

Вместо ответа из горла привратника вырвался лишь сдавленный хрип.

— Чего ты там мычишь? — поморщился Яссен.

Что-то буркнув, слуга принялся поправлять одеяло.

— Оставь, — велел жрец. — Не настолько я плох, чтоб нянькаться со мной как с умирающим. И знаешь… кликни на кухню, пусть принесут поесть. А я… я пойду навещу мою красавицу…

Если бы Яссен чувствовал себя хоть немного лучше, он заметил бы, как Шакр затрясся всем телом после этих последних слов. Но у жреца было больше бравады, чем действительных сил, чтобы осуществить намеренья. Сбросив одеяло, Яссен попытался сесть, и тотчас со стоном рухнул обратно на ложе. Комната поплыла, и старик едва снова не погрузился в забытье.

— Что же ты делаешь! — сквозь гул в ушах расслышал Яссен голос привратника. — Лежи. Лежи! Зачем скачешь, как молодой теленок!

«Одна мумия баюкает другую мумию», — подумал Яссен. — «Будь проклята старость!»

— Лежи! — повторил Шакр. — Ты все еще хочешь есть?

— Желчный старикашка! — проворчал жрец. Он не видел Шакра — тот хлопотал где-то рядом — звон посуды, журчание воды… — Хорошо, буду валяться здесь как придорожный камень. Но будь добр, пришли эту капризулю, мою дочь. Пусть поцелует отца на ночь.

Посуда звякнула особенно громко. Из темноты донесся глухой голос Шакра:

— Она спит, господин. Проплакала весь день, умаялась и спит…

— Вздорная девчонка, — ласково проговорил Яссен. — Ведь достанется же какому-нибудь бедолаге такое счастье…

— Да будут боги милостивы к ней, — еще глуше проговорил слуга. — Выпей, господин, тебе надо поспать…

Яссен увидел пиалу с каким-то снадобьем, протягиваемую привратником.

— А что это ты сегодня не своим делом занят? — подозрительно спросил жрец. — Где Шималь? Где Тайла?

— В городе, — пробормотал Шакр. — Побежали смотреть на пожар, глупые бабы.

— Глупые бабы, — повторил за ним Яссен, принимая питье. Сделал глоток, другой. — Глупые ба…

Когда хозяин уснул, Шакр вышел на цыпочках и затворил дверь. Поплелся к домашнему алтарю, заглядывая по пути в пустые комнаты. Кроме него и Яссена в доме не было ни души: вся челядь отправилась в город искать молодую госпожу. Рухнув на колени перед алтарем, старик затрясся в рыданиях, не в силах вымолвить ни единого слова молитвы.

Всю дорогу Михашир изобретал казни для Рикатса. В ход шло все — сажал лучшего друга на кол, привязывал голым возле осиного гнезда, изжаривал на углях, и много чего еще проделывал с жирной тушей беспутного военачальника, бросившего армию в самый ответственный момент ради химерической выдумки.

Ехавший рядом Лоот судя по всему был занят тем же. Насупившись, он бормотал что-то себе под нос, и время от времени разражался такими проклятьями, от которых богобоязненному Михаширу становилось не по себе. Тогда Михашир придерживал коня, разворачивался, и делал круг-другой, объезжая войско.

Хотя, — это прекрасно осознавали оба полководца, — войском их отряд мог назвать только человек с очень богатой фантазией. Его костяк составляли тельцы, около тысячи копий. Эти шли в охотку, осознавая, что возвращаются на родину, и потому упрямо преодолевая все тяготы пути. Следом плелись сотни две лучников из Земли стрельцов. Эти выглядели как бездомные собаки, гонимые и презираемые всеми. Глядя на них, Михашир размышлял о том, что если его армии удастся каким-то чудом одержать победу, весь народ стрельцов на долгие десятилетия а может и на века приобретет дурную славу предателей.

Замыкали шествие шесть сотен скорпионов. Они смотрели не столько вперед или под ноги, сколько оглядывались назад, будто высматривая в туманной дымке убегающую родную землю, будто спрашивая себя: какая нелегкая понесла нас туда, где скорпионам места нет, и не будет!

Ущелье становилось все уже, и все круче уходило вверх. Отряд растянулся по дороге чуть не на полпарасанга и, когда оказываясь в голове колонны, Михашир бросал взгляд назад, ему казалось, что это огромная змея ползет в гору, сверкая на солнце бронзовой чешуей.

— Все не так уж безнадежно, — сказал однажды Лоот, проследив его взгляд. — Коли рассудить, ведь Глаз нас не ждет. Он снялся с лагеря, оставив нас за спиной в полной уверенности, что мы затаимся как крысы в норе, радуясь уходу кота. Если б не больной на всю голову Рикатс, так бы и случилось, помяни мое слово. Ну разве что мы, тельцы, ринулись бы защищать свою землю.

— Угу. Рикатс на выдумки богат, — пробурчал Михашир. — С ним не соскучишься.

— Еще бы он оказался прав насчет кинжала, — бросил Лоот.

— Святые небеса, Лоот! — вскричал Михашир, крепко затвердивший придуманную для него Бурдюком роль. — Ведь мы битый час тебе объясняли, что лича можно уничтожить только оружием Борго. И ты все еще не веришь?

— Где бы я был, если бы верил всем подряд, — прищурился телец.

— Да расслабься ты! — воскликнул он, заметив краску гнева на лице Михашира. — Мы с тобой союзники, ведем ораву головорезов, чтобы надрать задницу одноглазому шельмецу. Сработает кинжал — хорошо, нет — тоже не беда. По мне лучше сдохнуть в бою, чем удирать всю оставшуюся жизнь. Те, кто думает иначе, остались там, позади, и боги их проклянут, помяни мое слово!