— Скажи, дед, — хрипло проговорил Дима, — почему вот так просто человека отправляют на тот свет? Фактически ни за что. Я понимаю, время такое и все же.

— Чушь, — сказал Эскулап, сворачивая газету и глядя поверх больших очков в золотой оправе на Молохова, смотревшего с полудетской требовательностью. — Времена не меняются, как и люди. И 200 лет назад людей убивали из-за того же, за что убили твоего приятеля сегодня.

— За что же это?

— Ты Дюма читал? «Три мушкетера». Конечно читал, что я спрашиваю, — старик откинулся на спинку кресла. — Так вот, помнишь, как Атос утешал Д’Артаньяна: «Любовь — это игра, в которой выигравшему достается смерть». Ты и твой покойный приятель ввязались в игру, которая на любовь совершенно непохожа, так что смерть достается проигравшему.

— Он… он все еще висит там? — тихо спросил Молохов после некоторого молчания.

Эскулап мотнул головой.

— С ума сошел? Работали профессионалы, так что его уже никто и никогда не найдет.

Помолчали. Потом Эскулап спросил:

— Надеюсь, не собираешься биться головой о стену и жалобно блеять о своей вине?

Лицо Молохова исказилось в трудно поддающейся анализу гримасе. Это была какая-то немыслимая смесь из самых разнообразных чувств.

— На спуск фотоаппарата он нажимал сам, — глухо пробормотал Дима. — Я сделал все, чтобы не втягивать… Генку в это.

— Хорошая позиция, — одобрил старик. — Лучше на ней и остановись, а то…

Он умолк, видя, как приподнимается на кровати Молохов. Глаза Димы разгорались по мере того, как им овладевала какая-то мысль.

— Как вы узнали о смерти Генки, если он там не висит? — с тихой злобой произнес Молохов. — Или вы…

— Точно, — спокойно произнес Эскулап. — Я видел, как его убивали и видел кто это сделал.

— Я понимаю, вы не могли ничего поделать, но…

— Мог, — возразил старик. — Я мог, например, вызвать милицию. Да в конце концов просто закричать, напугать тех шестерок, которые вешали твоего приятеля. Но я не стал ничего делать. И вовсе не потому, что он был уже мертв, когда его подвесили.

— Но почему же?

— Да потому, что в отличие от тебя я хорошо знаю правила начавшейся игры, поэтому и последовал главному из них…

— Мы пойдем в полицию, к моему другу, — твердо сказал Молохов глядя в пол. — И вы все ему расскажете.

— И главное из них, — невозмутимо закончил Эскулап, — не вмешиваться, пока не поймешь смысл происходящего. Иначе можно не только подохнуть за дело, которое, в сущности, тебя не касается, это не самое страшное, хуже то, что смерть твоя толкнет колесо событий в другую сторону и оно покатится, неконтролируемое и опасное уже не только для тебя, но и Бог еще знает для кого. А это самая подлая вещь на свете — подохнуть и пусть остальные трепыхаются, когда тебе уже все-равно.

Старик вытащил из кармана пальто длинную сигарету и щелкнул зажигалкой, скрытой в ладони. Дима тупо смотрел на красивый инкрустированный мундштук, из-за которого обычная сигарета приобрела весьма респектабельный вид.

— Кстати, насчет полиции, — отвечая на последнее высказывание Д. Молоха сказал Эскулап. — Я не пойду туда по двум причинам. Во-первых, повторяю, труп твоего папарацци никогда не найдут, а во-вторых, полиция не станет лезть в это дело, даже если у меня поедет крыша и я расскажу все, что знаю.

Эскулап выпустил облако дыма. Молохов пристально взглянул на поблескивающие сквозь молочное облако стекла. Только тут он понял, что не ему тащить этого человека в милицию.

“Он знает правила. Твою мать, вот в чем дело”.

Дима вдруг ощутил тупое равнодушие внутри.

— Объяснитесь-ка, — твердо зная, что не хочет никаких объяснений попросил Молохов. — Объясните вот это ваше “во-первых” и “во-вторых”. Я еще не готов играть по правилам вслепую.

— Хорошо, — старик вытащил мундштук изо рта и положил сигарету на край пепельницы. — Повесили фотографа по приказу Скалина Евгения Викторовича. Когда-то он работал на ФСБ, частным, так сказать, образом. Его детективное агентство кормилось от федералов, делая за них всякого рода работу, грязную или просто неудобную. В прошлом Скалин прошел подготовку в спецназе. И в те незапямятные времена я был одним из его учителей. Передал весь свой опыт, так что становится полностью понятным мой первый пункт. Труп папарацци никогда не найдут.

— Допустим, — Молохов потер шею. — Если, конечно, вы не переоцениваете свой талант. Ну а почему полиция не полезет в это дело? ФСБ не КГБ и прежнего влияния уже не имеет.

— Тут ты прав, парень, хотя и жаль, — старик стиснул сигарету и нервно затянулся. — Те снимки, которые у тебя есть, все объясняют лучше меня.

— Уж просветите тупого, — мрачно сказал Дима.

— Хочешь узнать, кто на этих снимках? — прищурившись спросил Эскулап. В клубах дыма он походил шамана, раскрывающего тайны прошлого.

— Я уже ничего не хочу…

— Двое из них были лучшими киллерами на государственном поводке. А тот, кому выкололи глаза именовался Джейсон Патрик. Последние десять лет он был командиром спецгруппы «Регистан», подчиняясь непосредственно главе ЦРУ Ди Маршану. Надеюсь, теперь понятно, почему полиция не станет вмешиваться? Это не их епархия, а они ведь тоже играют по правилам.

Молохов тихо рассмеялся.

— Как все просто, — проговорил он, качая головой. — Вы знаете в лицо Патрика, знаете кому он подчиняется и вместе с тем, он спокойно приезжает в Москву, устраивает кавардак… Что-то не стыкуется.

— Ну почему же, — старик излишне пристально взглянул на Молохова. Так смотрят на человека, если подозревают, что тот о чем-то умалчивает. — Я все никак не могу съехать с игрушечной аналогии. Война разведок походит на шахматную партию, в которую играют два государства. Лицо своего противника ты видишь, все его фигуры у тебя как на ладони. Однако твоя задача не в том, чтобы схватить несколько фигур с доски и убежать с ним далеко-далеко. Так партию не выиграешь, а только заработаешь репутацию идиота. Необходимо, соблюдая все правила, —