Он окинул ангар яростным взглядом – и только потом заметил Кайтен. При виде нее у Джуна отвисла челюсть, а желание убивать явно ушло на задний план, уступив желанию разобраться, что здесь происходит.

– Кайтен? – удивился он, спрыгивая на бетон.

Она многозначительно кивнула на застывшего с неопределенным выражением лица Людвига. Джун посмотрел на него, и… это произвело на него странное впечатление.

– Лут… – шокированно выдохнул он.

Повисла пауза. За это время Хейли натянула черные перчатки и залезла в Логово – очевидно, чтобы произвести какой-то осмотр. Никто и не подумал ее остановить.

– Лут, – повторил Джун. – Какого…

– Не ори, – зашикал на него тот, подходя ближе. – Не надо меня так называть. Я Людвиг.

Джуна озадачился еще больше.

– Людвиг… – Он словно пытался осознать смысл этого набора звуков, затем опомнился. – К черту, Лут! – рявкнул он. – Какого хрена ты жив?

– Людвиг! Мое имя Людвиг! – яростно топнул ногой по бетону Людвиг. Его глаза заслезились от злости. – Я… я ничего не буду тебе объяснять, пока ты это не усвоишь!

Он пулей вылетел из ангара, оставляя Кай и Джуна наедине. Кайтен наконец вспомнила, кто такой Лут, – сосед Джуна по палате, умерший от праймина. Это объясняло его неестественную худобу, но не объясняло, почему он жив – четыре года назад, на койке, в окружении катетеров и окровавленных тряпок, он выглядел как человек, который никогда не встанет на ноги. Но… бегал он без проблем.

– Куча праймина в лифте, – деловито сообщила Хейли, высовываясь из Логова и потрясая каким-то рюкзаком. – И полный свинарник… ой. А где Людвиг?

Джун метнул в нее испепеляющий взгляд.

– Убежал куда-то, – сказала Кайтен.

Хейли поспешно кивнула, спрыгнула на платформу и, стараясь не смотреть на Джуна, обидевшегося на «свинарник», быстро вышла вместе с рюкзаком и сумкой.

– Праймин? – подняла бровь Кайтен. Джун ненавидел праймин и все, что с ним связано, поэтому находка помощницы Людвига вызвала у нее недоумение.

– Это не мои… – замялся Джун. – Отобрал у распространителя. Собирался выбросить. Кстати, я теперь вне закона.

– Что? То есть как это вне закона? – Кай стало дурно. – В качестве Монстра?

– В качестве… себя.

– Господи, – выдохнула она. – Мне очень жаль.

Джун пожал плечами.

– Буду честен: меня всегда смущало, что из нас двоих разыскиваемой преступницей первее стала ты.

Она не выдержала и усмехнулась. Джун хмыкнул, но его веселость быстро погасла. У него, как и у Кайтен, похоже, был совершенно безумный день. И встреча с псевдомертвым товарищем из прошлого вряд ли стала самым сильным потрясением.

– Как ты? – спросила Кай.

– Я думал, все не может стать еще хуже, – признался Джун, пиная отлетевшие чешуйки сгелития. Те со звоном рикошетили от стены. – Я полагаю, ты так спокойна, потому что знаешь, где мы?

«Спокойна? – подумала Кай. – Возможно, так проявляется понимание обреченности».

– Это база сопротивления, – просто объяснила она. – И, кажется, несколько минут назад меня завербовали.

– Судя по всему, я здесь тоже для этого. – Джун мрачно поглядел на Логово. – Отличное завершение дня, Кайтен.

Горечь в его голосе была почти осязаемой. Кайтен вздохнула. Ей захотелось его обнять, но решимости не хватало.

– По крайней мере, мы вместе. – Она слабо улыбнулась и неловко погладила Джуна по плечу. – Если уж с кем-то и свергать Гармонию, то я предпочла бы твою компанию.

Джун вздрогнул от неожиданности, и Кайтен стало стыдно, что раньше она ничего подобного ему не говорила. Она зацикливалась на своей ответственности за его благополучие, корила себя, если с ним случалось что-то плохое, но редко выражала привязанность самым простым способом – словами. Глаза Джуна округлились, а затем он сам заключил ее в неловкие, благодарные объятия. Кай была тронута.

И даже почти не поморщилась, почувствовав запах алкоголя, пропитавший пушистый воротник его куртки.

Он с трудом подавил зевок и оперся на панель управления. Несколько кнопок вжались в гнезда под весом его ладоней, но машина никак на это не отреагировала. Ее приволокли с какого-то полусекретного склада времен Второго Порядка несколько дней назад, и, по мнению Джуна, ее следовало разобрать на металлолом. Но Лут (Джун игнорировал призывы звать его Людвигом хотя бы при посторонних) настаивал, что где-то в глубине окислившихся плат еще хранятся крохи важной информации. Это означало, что Джун обязан продолжать знакомство с устройством, назначения которого не понимал.

На приборную панель перед ним опустилась кружка с дымящимся кофе. Первая реакция – радость – быстро сошла на нет, потому что к кофе прилагалось еще кое-что, к чему Джун никогда не питал теплых чувств. Выяснение отношений.

– Хейли… – начал он, потирая глаза. Может, она поймет, что он еще слишком сонный, и оставит его в покое, позволив поразмыслить о стратегии отступления?

– Привет, – улыбнулась Хейли. Ее орехового цвета глаза всегда были широко распахнуты, из-за чего казалось, что она постоянно начеку. Рука с аккуратными миндалевидными ногтями соскользнула с теплого бока чашки, как бы невзначай коснувшись пальцев Джуна. – Решила заглянуть, проверить, как ты. Ты в последнее время постоянно где-то пропадаешь…

«Не в твоей комнате, ты хочешь сказать», – готово было сорваться у него с языка. Джун сделал удивленное лицо, в то же время пытаясь сосредоточенно просчитать все возможные варианты ответа. Хейли была милой, чуть менее сообразительной, чем хотела казаться (особенно в присутствии Лута или Казимира), и со слишком академичным подходом к работе, на его вкус. Несколько вечеров с ней ему было вполне весело, но смысла продолжать Джун не видел.

– Да, это… – Он замялся. – Я не готов к серьезным отношениям, Хейли, так что… ну, незачем продолжать этот разговор.

В голове это звучало куда менее грубо и безапелляционно, чем получилось вслух. Глаза Хейли округлились еще сильнее, щеки залил румянец, и не успел Джун добавить что-то для сглаживания эффекта, как она влепила ему звонкую пощечину. Ее нижняя губа дрожала.

– Ну ты и козел, – процедила Хейли и, развернувшись, быстрым шагом покинула отсек.

Джун глупо смотрел ей вслед, щупая горящую щеку, а затем молча повернулся обратно к загадочной машине. Хорошо, что это была всего лишь пощечина: на месте Хейли он выплеснул бы горячий кофе себе в лицо. Надо было вывернуться изящнее. Заявить, что революция – плохое время для чувств и он не хочет привязываться к ней, чтобы потом не стало слишком больно… Возможно, такой подход пришелся бы ей по душе, и пощечины можно было бы избежать. Очевидно, погружение в работу Справедливости сделало его полным дураком во всех вопросах за пределами машин и кода.