Длинная, сухая, как ветка ежевики, рука взметнулась вверх, и дождь забарабанил по всей ее длине. Жаберники замерли. Другой рукой Беллоуз полез за отворот своего сюртука, вытащил огромный белый носовой платок размером со скатерть, поднес его к лицу и шумно высморкался, согнувшись до земли, словно в подражание жаберникам. Потом стремительно выпрямился, двумя резкими взмахами сложил платок, сунул его обратно – и решительно указал в направлении Натановой лачуги.

Невзирая на больную руку, по спине Натана пополз Зуд. Им был нужен его дом!

Понукаемые Беллоузом жаберники двинулись вперед, и они были настолько увлечены, что Натан без труда смог последовать за ними незамеченным. Зуд разрастался, заполняя его спину и переливаясь вперед через ребра. Чего они хотят? А точнее, чего хочет их Господин?

Он рискнул подобраться ближе, Сириус держался сбоку, и постепенно в несмолкающем грохоте бьющихся о Морскую стену валов начал различаться голос Беллоуза, бормочущего себе под нос:

– Отвратительно… Ужасно… Антигуманно… – Он шумно нюхал воздух и бормотал не переставая. Обе его руки поднялись к огромному носу, поглаживая его, утешая, словно капризного ребенка. – Невыносимо… Такое зловоние…

Зуд продолжал набухать; еще немного, и уже ничто не сможет его сдерживать. Натан подобрался к Беллоузу поближе.

– Мерзость!..

Внезапно Натана схватили сзади.

– Почему ты идешь следом, трущобное отродье?

Мундир жаберника был застегнут до подбородка, так что щелей не было видно, но отсутствие глаз было ничем не скрыть. Еще один жаберник схватил Сириуса – обвился вокруг него, гибкий, как змея. Зуд уже добрался до Натановых зубов, так что, если бы даже он захотел что-то сказать, это было бы невозможно.

Пальцы жаберника ощупали Натаново лицо.

– Ты уличный воришка, я это чувствую. Ты хотел напасть на Беллоуза? Украсть его часовую цепочку? – Крепко придерживая Натана одной рукой, жаберник полез пальцами другой ему в рот. – Я чувствую содержание твоих мыслей, твое преступное намерение!

Пальцы были маслянистыми, словно кожа угря, но очень сильными – достаточно скользкими, чтобы Натан не мог их укусить, и достаточно сильными, чтобы задушить его.

Зуд был в его ногтях, в его костях, визжал на высочайшей ноте, словно тысяча хрустальных бокалов, вибрирующих в унисон. Эта вибрация сотрясала его руку, трепетала в ране, расплескивала по телу боль инфекции. Сириус гавкнул, но противник пса заставил его замолчать, задавил, стиснул его так, что не осталось воздуха. Сделав глубокий вдох, Натан задержал дыхание и поглядел жабернику в глаза – в те места, где они должны были находиться. Они были покрыты серой пленкой, тусклые и лишенные зрачков. Зато широко раздувались щели на месте его носа.

Тело Сириуса обмякло, но это была уловка, поскольку, когда жаберник встал, сочтя его мертвым, пес вихрем взметнулся и вырвал из него полосу плоти шириной в свою челюсть, от плеча до талии, так что обнажились внутренние органы, которые он немедленно закопал в Грязь.

Натан, не в силах больше сопротивляться, заполонил второго жаберника Искрой сквозь зажмуренные веки и мучительно стиснутые зубы.

Беллоуз стоял возле входа в лачугу Натана; другие жаберники выстроились по бокам, защищая его. Он был напряжен, словно собака, завидевшая мертвую птицу и указывающая на нее охотнику. Одной рукой он уперся в доски притолоки, другой помахивал в воздухе, подгоняя его к своим ноздрям.

Потом он вошел внутрь.

Натан сделал два быстрых шага вперед, потрескивая от энергии, переполнявшей его словно лихорадка, и Сириус последовал его примеру. Жаберники смотрели вслед Беллоузу и не видели их. Все могло получиться очень просто (у Сириуса были его зубы и когти, у Натана – его Искра), однако Беллоуз уже выбежал наружу, потирая ладони и похлопывая ими друг о дружку. Он указал жаберникам, в какую сторону идти, и те поспешно покинули Конюшенные ряды, направившись кратчайшим путем к Стеклянной дороге.

Несколько секунд Натан глядел им вслед, потом бросился к лачуге – еще прежде, чем они скрылись из виду. Наплевать – если его увидят, значит, увидят; последствия его не заботили.

Внутри лачуги, на постели, лежал труп его отца. Он так мало отличался от того, каким выглядел, пока был живым, что Натан, сморгнув слезы, засомневался, действительно ли он мертв; но затем чувство чего-то недостающего – ощущение отсутствия – навалилось на него с новой силой, мощное, ошеломляющее. Он сел на кровать.

Сириус кружил по комнате, обнюхивая все подряд; возможно, озадаченный сходством запахов Натана и его отца, а может быть, чем-то другим, понятным только ему.

Натан вытащил из кармана куртки лекарство, которое Пэдж выбил из фармацевта, и оставил его у отца на животе.

Подошла мать и положила ладони ему на плечи. Так она стояла несколько минут, ничего не говоря, только ее руки сжимались и разжимались, словно волны, накатывающие и отступающие обратно. Натан не сводил глаз с отца. Хотя на что тут было смотреть? Разве он не знал всегда, что этот день когда-нибудь наступит?

Наконец Натан повернулся и посмотрел на нее. Она взяла обеими руками его лицо.

– Никто теперь не в силах тебя удержать, Натан. Никто!

XLIII

Дождь прекратился, и костры, заново заправленные жиром, ярко пылали и плевались искрами, когда Натан с Сириусом вышли из лачуги.

Они спустились в канализацию. Все вокруг было ярко освещено; можно было явственно видеть изгибы стен там, где раньше они уходили во тьму и терялись в ней. Стены состояли из сотен и тысяч кирпичей, выложенных рядами; а прежде казалось, будто они сделаны из ничего – только темнота и грязь да звук капающей воды, мельтешение свечного пламени, неотчетливые детали, выхваченные на пару мгновений. Теперь вся эта сложная система, подсвеченная голубым огнем, лежала перед ними как на ладони, во всей своей ошеломительной сложности и идеальной симметрии.

Рана болела уже так, что ее невозможно было игнорировать. Натан расстегнул рубашку и осторожно стащил ее с плеча. Рука была багровой, в синюшных пятнах; под поверхностью кожи змеились вены, толстые, голубые, пульсирующие. Сириус тронул ее носом, лизнул, но, увидев, как скорчился Натан, тут же отступил назад. В том месте, где его укусила крыса, набухал рубец, ярко-красный и горячий, словно миниатюрный вулкан. При любом прикосновении он взрывался болью и сочился гнойной лавой, так что Натан лишь осторожно ощупал кожу вокруг, словно, приближаясь к нему с периферии, мог избегнуть его жара.

Он закрыл глаза. Дальше так продолжать было невозможно. Каждый раз, когда он Чесал Зуд, от Искры ему становилось хуже. Теперь рана была настолько болезненной, что он едва мог дышать.