шесть месяцев посещали больницу на предмет полного обследования. Подумать только, ещё летом я был совершенно здоров, а уже зимой…"

Он сделал паузу, во время которой отстранённо посмотрел в окно. Бесперебойный поток полных жизни прохожих курсировал на глазах у моего обречённого на смерть друга.

"Я никогда вам не говорил об этом, но мне было очень тяжело в детстве. Сам понимаешь, я очень рано потерял родителей и меня воспитывала бабушка, в то время как у других ребят были полноценные семьи. Я очень часто плакал по ночам. Я так ни разу и не сходил в садик. Бабушка учила меня читать и писать на дому, поэтому, когда я пришёл в школу, то уже умел делать всё необходимое. И я думал, что не смогу ни с кем подружиться. Все будут называть меня выскочкой и зазнайкой. А единственная причина, по которой я был умнее остальных детей, заключалась в том, что у меня было гораздо больше свободного времени, чем у них. Пока они играли с друзьями или смотрели с ними мультики, я занимался с бабушкой. Потому что у меня не было друзей. И я очень боялся первого дня в школе. Но тогда, совершенно незнакомый мальчик подошёл ко мне как гром среди ясного неба и сказал слова, которые я бережно хранил в своём сердце на протяжении всех этих лет. Ты помнишь, что тогда у меня спросил?"

"Привет, я Сеня. Давай дружить?" – процитировал я себя двадцатиоднолетней давности.

"Привет, а я Филипп. Давай!" – уже не так радостно и задорно, как в момент нашей первой встречи, но, проживая каждое слово, ответил он. "Мне, шестилетнему пацану, который никогда до этого толком и не общался со сверстниками, взяли и просто так предложили дружить! Я не мог поверить произошедшему. В тот момент, вся та грусть, накопившаяся во мне за предыдущие годы, бесследно испарилась. Я понял, что я не одинок. Тогда у меня и мыслей не было о том, что мы пронесём эту дружбу сквозь все одиннадцать классов. Мне так немного нужно было для счастья, и ты мне это дал, за что я всегда буду благодарен."

"Прости меня, Филипп. До этого момента я не понимал, как многое для тебя значила наша дружба."

"Ты здесь ни причём, Сеня. Я могу винить только себя. Когда мы что-то очень сильно ценим, в нас вселяется страх это потерять. Мы думаем, что своим чрезмерным вниманием и заботой отпугнём людей, заставим их нас сторониться. Поэтому я и старался как можно сильнее расширять круг своих знакомств. Чтобы вы не подумали, что я целиком и полностью от вас зависим. Чтобы снять это давление с ваших плеч. Я уже потерял самое ценное, что было в моей жизни ещё до того, как научился говорить слова ‘мама’ и ‘папа’. Я боялся, что второй раз такое не переживу. Как говорится, не складывайте все свои яйца в одну корзину. Ты думаешь, я бы поехал учиться в Китай, если сам бы этого не захотел? Я вполне сознательно принял решение о передислокации. Мне хотелось обезопасить себя от потенциально возможного одиночества. И потом, в лучших традициях жанра, то, чего я боялся больше всего на свете, произошло. Кузя знает, что тем летом четырнадцатого года я планировал остаться. Это должен был быть сюрприз. Да, я на всякий случай подал документы на поступление в магистратуру в Шанхай, но именно в день твоего рождения хотел лично сказать тебе о том, что никуда не поеду. Останусь с вами в Екатеринбурге. Но как-то не срослось."

У меня в горле стоял ком. Это была самая откровенная версия Филиппа, которую я когда-либо видел. Обезоруживающий эффект от его честности не оставлял мне иного выбора, кроме как ответить взаимностью.

"По правде говоря, я всегда ревновал тебя к другим. Я всегда задавался вопросом, почему тебе не хватало общения с нами, твоими лучшими друзьями," – сознался я в своих собственнических мыслях. "Но если ты так ко мне относился, то почему ничего не сказал после ссоры?"

"Это неправильный вопрос," – упрекнул меня Филипп. "Я мог бы то же самое спросить и у тебя. Но я всё же отвечу."

Мне стало не по себе от стыда и я уже было хотел остановить его и перевести диалог в другое русло, но Филипп продолжил говорить.

"В тот день ты многое нам сказал. И, даже тот факт, что это было сделано на эмоциях, не отменял правдивости услышанного. У меня в голове закралась мысль о том, а что, если он действительно этого хочет. Может быть он давно уже искал повод избавиться от нас, чтобы найти новых, более успешных друзей. Кузя лишь способствовал созданию плодотворной среды для разрастания подобных выдумок. Ему было вдвойне обидно. Потому что он всегда видел в тебе нашего лидера. Того самого человека, способного повести за собой и вдохновить на свершения. Именно поэтому он сейчас ведёт себя как скептическая колючка, воспринимающая всё в штыки. Ну а потом я всё-таки уехал назад в Китай, потому что перестал видеть смысл в том, чтобы и дальше оставаться в Екатеринбурге. Постепенно я свыкся с идеей о том, что мне нужно искать новых друзей. Что, раз ты до сих пор не вышел на связь, значит у тебя всё хорошо и мы тебе больше не нужны. Потом я даже перестал возвращаться в Россию и общался с Кузей исключительно через Интернет. Я пил. Я спал со всеми подряд. Вёл разгульный образ жизни в попытках закрыть образовавшуюся дыру. А потом реальность нагнала меня и вынесла свой вердикт: вич-инфекция в двадцать восемь лет и увольнение с работы. Тогда-то я и рассказал обо всём Кузе, который позвал меня жить к себе."

"Мне очень жаль, что всё так произошло," – с трудом выдавил я из себя никому ненужное извинение, после чего принялся за оправдания. "Ты себе не представляешь, как мне стыдно. Я очень хотел выйти с вами на связь, но думал, что уже слишком поздно."

"Что ж, как показывают последние события, никогда не поздно…"

Ещё какое-то время мы продолжали находиться в баре, после чего я предложил прогуляться и взять еды на вынос. Идея перекуса на ходу в локациях ночного Амстердама почему-то показалась мне весьма привлекательной. Скитаясь по окрестностям, мы наблюдали за людьми и продолжали наши задушевные разговоры, умеренно разбавляя их шутливыми комментариями насчёт происходящего вокруг.

Неожиданно для себя мы наткнулись на небольшое кафе, специализацией которого были так любимые нами кебабы. Мы