Вставшая в дверях экономка ждала, пока на нее обратят внимание.

– Да, Арабелла?

– Прошу прощения, леди Говард, звонит леди Уильямсон. Попросить ее перезвонить позже?

Агги вздохнула.

– Нет, не надо, спасибо. Я лучше сразу отвечу. Прошу прощения, Джой.

– Конечно.

Агги поднялась. Арабелла придержала дверь, а затем закрыла ее за ними обеими. Джой встала и оглядела комнату. Пол был выложен черными и белыми плитками, на дюжине колонок стояли мраморные бюсты; Джой решила, что это выставлены члены семьи. Стены были обиты, как ей показалось, старинной шелковой тафтой темно-каштанового оттенка, а над мраморной каминной полкой поднималась резная доска из красного дерева. Рядом с камином стояли позолоченные экраны с восточными узорами из птиц и цветов, отделявшие зону камина от остальной комнаты, застланной роскошным персидским ковром в красных тонах.

Джой прошла через комнату, чтобы рассмотреть гравюры в позолоченных рамах на дальней стене, изображавшие классические римские постройки. На небольшой латунной табличке было выведено имя художника: Франческо Пиранези. Тот самый Пиранези? Джой решила, что тот самый.

Она прошлась по комнате, восхищаясь гобеленами на стенах и идеально отполированными столами, на которых в сверкающих серебряных рамках стояли семейные фотографии. Некоторых людей на них Джой узнала: Генри и Шерон в свадебных нарядах, Кристофер и Матильда в костюмах для верховой езды, Мег и Вив в элегантных шелковых платьях. И в самом центре – парадный портрет мужчины, который, должно быть, и был Роберт, покойный муж Агги.

Джой вернулась в кресло у камина. Она не хотела, чтобы Агги, когда вернется, застала ее снующей по комнате. Однако она продолжала рассматривать огромную, прекрасно убранную гостиную. Она просто не ожидала такой роскоши. Конечно, Джой знала, что Агги – титулованная особа, леди, однако подобного, скопившегося за поколения и само собой разумеющегося богатства она и представить не могла. Да, она была знакома в Нью-Йорке с очень богатыми людьми, которые сами сколотили себе состояние или унаследовали его от родителей, сколотивших состояние. Она бывала в роскошных домах и квартирах, даже работала над интерьерами некоторых из них, однако ни одно из тех жилищ не заявляло так отчетливо и ясно: люди, которые обитают здесь на протяжении веков, родовиты, обладают тонким вкусом и не понаслышке знакомы с властью.

Джой вдруг даже испугалась, что так запросто общается с Агги. Вдруг она перешла некие социальные границы, которые не следовало переходить? Вдруг она показалась грубой и бестактной, как самый худший тип карикатурного американского туриста, глухого и слепого ко всем сигналам, которые европеец понимает интуитивно? Может, потомственное богатство и положение действительно не пустой звук и только молодые американцы, даже выросшие в рафинированном Нью-Йорке, по наивности считают иначе? Может, ради этого Агги и пригласила ее сюда, чтобы Джой осознала реальную картину?

Агги вошла и придержала дверь, впуская Саймона, который нес начищенный серебряный поднос. Арабелла вошла вслед за ними и, прежде чем переставить тарелки с подноса, застелила стол плотной скатертью. Затем поставила две тарелки, накрытые сверкающими серебряными крышками, положила крахмальные льняные салфетки и тяжелые серебряные приборы.

– Вино, мадам? – спросил Саймон.

– «Сансер», пожалуйста.

Саймон поклонился, а Арабелла сняла серебристые крышки с тарелок, на которых оказалось идеально приготовленное филе камбалы, спаржа и дикий рис.

– Вы любите рыбу? – с тревогой спросила Агги. – Нужно было заранее спросить.

– Очень люблю, – ответила Джой.

– Тогда приступим, – сказала Агги, встряхнув салфетку так, что та хлопнула. – Вино сейчас принесут.

Джой улыбнулась и взяла вилку.

– Изумительно, – сказала она, попробовав кусочек нежной, приправленной лимоном рыбы.

Саймон вернулся через несколько минут с двумя бокалами вина.

– Спасибо, – сказала Джой, когда он поставил бокал рядом с ее тарелкой.

Когда он ушел, Джой подняла бокал. Агги подняла свой, они чокнулись.

– За дружбу, – сказала Агги.

– За дружбу, – откликнулась Джой.

– Именно поэтому я и позвала вас сюда, – прибавила Агги.

Джой глотнула прохладного терпкого вина. Затем отставила бокал и посмотрела на хозяйку:

– В самом деле?

Агги кивнула.

– Ради дружбы вообще? – уточнила Джой. – Или какой-то определенной?

– Определенной. Вашей с Шерон.

У Джой внутри что-то екнуло.

– Я говорила с ней вчера, – продолжала Агги. – Она рассказала о вашем обеде.

– Я чувствую себя просто ужасно, – призналась Джой.

– И она тоже, – ответила Агги и замолкла, дожидаясь, что еще скажет Джой.

– Мы с ней были как сестры.

– Я знаю. Она тоже всегда так говорила. Поэтому я хочу спросить: что случилось?

– Вчера?

– Нет. Что произошло между вами, почему вы пришли к такому финалу?

– Ничего особенного. Мы просто отдалились друг от друга. Слишком далеко живем.

– В данный момент не так уж далеко. Кроме того, сомневаюсь, что причина тут в расстоянии.

Джой вздохнула:

– У нас слишком разная жизнь. Даже трудно представить себе более разную жизнь.

– Вовсе нет. Однако я пригласила вас сюда не для того, чтобы читать нотации. Я просто подумала, что, может быть, мне удастся помочь вам взглянуть на ситуацию с другой точки зрения.

– С какой точки зрения?

– Моего сына. И заодно Шерон.

Джой кивнула и выпрямилась, заинтересованная.

– Сейчас я очень близка с Генри, – начала Агги, – и с Мартином, и с Люсиндой, это его брат и сестра. Однако, когда они были детьми, я была для них не слишком хорошей матерью.

– В это трудно поверить.

– Это правда. Просто так воспитывали наше поколение: дети живут в детской с няней, их приводят к родителям, чтобы те поцеловали их на ночь, а потом, в очень раннем возрасте, отправляют в школу. Наших родителей могло не бывать дома неделями, месяцами, нас оставляли на попечение гувернанток и прислуги. Просто так было заведено, и нас научили, что это нормально. Теперь-то я понимаю, как нас не хватало нашим детям, как они страдали. Всех троих мы в семилетнем возрасте отправили в пансионы.

Агги сделала глоток вина:

– Я не хочу сказать, будто у них в жизни не было ничего хорошего. Но вот детство… – Агги замолкла и покачала головой. – Я рассказываю вам об этом, потому что у Генри сложились весьма твердые убеждения насчет того, какими должны быть родители.

– И какими же?