– Я понял, ты собралась всю жизнь балансировать на узкой дорожке между ролями «бескомпромиссной карьеристки» и «честной хранительницы домашнего очага».

– Может быть, я не знаю… – уверенности у нее поубавилось. – Только я знаю, что семья для нынешней женщины не является суперцелью.

– А что же является суперцелью? – не унимался Лантаров.

– Самореализация. Стать реализованной личностью.

– А что это такое?

– На тонком уровне – это способность преодолеть разрыв между миром обитания, в котором мы включаем все свои органы чувств, получая либо наслаждение, либо горечь разочарований, и миром, в котором мы мыслим. Мы реально живем в двух мирах одновременно, и совместить, предельно сблизить их может только любовь. Только любовь, и больше ничего! Вот для чего нужна самореализация.

– Мне кажется, ты говоришь сейчас не своими словами.

Она пожала плечами, что означало: какая разница, ведь я так думаю и я в этом уверена. Но через минуту Полина доверительно коснулась кончиками пальцев его плеча….

– Не очень понятно. И при чем тут любовь? – Лантаров смотрел на девушку, как на инопланетянку, приземлившуюся на Землю с неясной для него целью.

– Ну, послушай, Кирилл. Большинство людей проходит через жизнь незрячими, потому что для прозрения нужны усилия, к которым они не готовы. Если только мы начинаем осознавать, что нам хочется прозреть, понять что-то более важное и более глубокое, чем карьера, роскошная квартира и дорогие игрушки типа автомобилей, мы должны что-то предпринять. Мое детство оставило мне тяжесть в сердце и немало темных пятен на разуме в виде напоминаний о смерти матери и тому подобном. Я точно знаю только одно: мне нужно познать большее, уловить свет, о котором я много слышала и в существовании которого уверена…

«Не верю, что ты так думаешь! Ведь и я-то вошел в твою жизнь благодаря моей самореализации. Благодаря тому, что ты увидела во мне уверенного, способного зарабатывать и тратить деньги мужчину…» – скептически подумал Лантаров.

Тогда он вообще не понимал этого слова и хотел язвительно высказаться. Еле удержался. «Позерство это все! Самореализация – это иллюзия заговаривания самих себя теми, кто не сумел подняться по лестнице жизни. Зарабатывать деньги и их тратить – это понятно. Выдумывать какие-то новые смыслы жизни вдвоем и создавать иллюзорные параллельные миры – бррр! Это слишком далеко и невразумительно».

Но теперь, после общения с Шурой, он стал лучше понимать эту девушку, которую считал существом не от мира сего.

– Шура, а как ты понимаешь самореализацию? Зачем она нужна, если вообще нужна, и избавляет ли она обычного человека от извечных страданий, переживаний и боли?

Лантаров допытывался с въедливостью дотошного коммерсанта. Они расположились в маленькой комнатке для занятий, и разговор после практики стал для них обычным делом. Шура оживился, его длинная рука дотянулась до одной из плотных подушечек и подтащила к телу – он сидел и сжимал ее, словно давал выход накопившейся чрезмерной энергии.

– Самореализация – это, конечно, щит. Был, скажем, философ, Артур Шопенгауэр, утверждавший, будто реализованному человеку и умирать легче. Потому что все мы, так или иначе, вымаливаем бессмертие. А реализованный уже знает о собственном бессмертии. Но самореализация не избавляет от страданий. Тот, кто впадает в погоню за успехом, руководствуясь иллюзией, будто бы успех сделает его счастливым, может нажить себе ворох болезненных ощущений. Да, самореализация позволяет умным людям изменить отношение к страданиям, к смерти, к любым событиям вообще, но некоторые способны сделать это и без рекордных достижений в своей деятельности.

Лантаров вспомнил, что пробовал отстать, отлипнуть от нее, но как-то не получалось. Ему даже было неловко, что он несколько раз встречался с девушкой и не проявлял намерений развить отношения до секса. Так было бы, по меньшей мере, логично. А что если она с ним встречается так же, ради интеллектуальной забавы, а сама спит с кем-то другим, скажем, с редактором того упомянутого журнала? Нет, он тут же отверг эту мысль – она точно не походила на такую. В ней просто нет чувственного.

И он снова и снова набирал номер Полины, когда не выдерживал осады меланхолии. Отъезды Вероники на отдых с семьей, переносы их встреч да и сами куцые встречи «для траха», как цинично возвещал Глеб, когда Вероника на пару минут исчезала в ванной, будто прорывали плотину его душевного равновесия, и приливы хандры топили его с головой.

А Полина соглашалась видеться с ним, была неприхотлива и умела радоваться малому – словно принимала его вздорную игру с дозированным общением. Но получался некий терапевтический эффект, целебное воздействие для истерзанной пустотой души Кирилла. Как чай с малиной для простуженного горла. Кроме того, ему было приятно выступать в роли кавалера: как ни крути, выходило, что они встречались. Обычно Лантаров выбирал ресторанчики в центре – не ослепительные и не дорогие, – он улавливал ее тщательно скрываемый страх перед роскошью, видел, как она тушуется от всякого прикосновения к выразительной бутафории и всем тем блестящим декорациям, которые составляют видимость показного шика. Муляжи, к которым сам Лантаров просто привык, вызывали в ней неприязнь.

Однажды он принес ей цветы – три великолепные, выращенные в парнике розы.

– Классно! – Полина кротко улыбнулась. – Они такие… величественные. И такие… неестественные.

– Как? – удивился он. – Ты не любишь розы?

– Они мне очень нравятся. Но, правда, я больше люблю цветы, выросшие на свободе, – у них даже другой аромат. Ландыши, например. Но ты не обижайся, мне очень приятно.

Лантаров чуть было не произнес, что и у нее самой другой аромат – не похожий на насыщенные парфюмерией запахи других девушек, которых он знал. Он заговорил о ее жизни, заметив, что, должно быть, с ландышами связаны какие-то воспоминания. И Лантаров узнал, что Полина – круглая сирота, жила под Киевом у тети, сестры матери, а воспитывалась по большей части самостоятельно. А ландыши – да, она любила собирать их в лесу, когда гуляла ребенком. И эти цветы в определенный момент росли почти везде, укрывая мелким белым горошком всю землю.

Однажды, когда стояла солнечная майская суббота без обязательств, они, увлекаемые смутным порывом, впервые долго гуляли по городу. Музей Булгакова, набережная с расплывающейся в глазах рябью воды, простой и сытный обед на Трухановом острове – ему казалось, что он еще никогда так много не ходил пешком. Они кормили голубей, и Лантаров удивлялся, как это птицы доверяют его спутнице настолько, что готовы склевывать крошки почти с рук. А ему не доверяют совсем. Во всем этом присутствовала особая, необъяснимая прелесть, неведомое, ранее не испытываемое ощущение, близкое к чудесному душевному экстазу. И к тому моменту, когда начало сереть, Лантарову почудилось, что они вдвоем балансируют под куполом цирка, и этим куполом было живое усмехающееся небо.

– Мне пора, – сказала она вдруг просто и внятно, и таинство тотчас прекратило свое существование. Он посмотрел на нее испытующе, но пригласить на ночь к себе не решился – они даже не целовались.