– Мать, ну какие рюмки ты подала? – кривил он губы.

Беспрекословно появлялись другие рюмки.

– Ну ты смотри, куда кладёшь! Половину мимо…

Мать, молча, исправляла огрех.

– И в какие ж края тебя занесло? В какие войска?

Митя немного рассказал о своей службе. В основном – смешное. Серёжка снисходительно слушал, а если его отец пытался что-нибудь спросить, он перебивал: «Погоди!» – и задавал свой вопрос. Отец виновато улыбался.

– А ты свой план выполняешь? Или наметил что другое?

Серёжка солидно усмехнулся.

– Я на последнем курсе. Осталось защитить диплом – и всё. Выбран в комитет комсомола института, отвечаю за идеологическую работу. Сам видишь – первая ступенька солидная. В райкоме меня знают. Я там на неделе раза по три бываю, с секретарём – по «петушкам». Надеюсь, после института там и обосноваться. Всё это нелегко даётся. Когда инициативен, активен, не обходится без завистников, а то и врагов. Вредят, как могут. Ну, это так…

– Слушай, а что за народ эти райкомовские? – спросил Митя, вспомнив, как его приняли в комсомол. – В смысле: они нормальные или зациклены на своей идеологии? Выпить с ними или пошутить можно? Или они только своих признают?

Серёжке вопрос не понравился. Чуть покривив щёку, он ответил.

– Нормальные люди, нормальные. И выпить, и пошутить… А что значит: «Зациклены на своей идеологии»? Работа – есть работа, а идеологическая работа – одна из самых важных и сложных.

Из-за оконной шторы с разлапистым рисунком на Митю выпуклыми глазками выразительно посмотрел майор Костенко: «А я тебе что говорил?»

Повспоминали школьные годы, Серёжкины опыты с электричеством, как они обменивали у старьёвщика пустые бутылки на всякую ценную ерунду, как устраивали бесконечные шахматные турниры. Но было видно, что Серёжке совсем не до воспоминаний.

– Ладно, я ведь на секундочку забежал. Проходил мимо, думаю: «Если не зайду, совесть замучит», – соврал Митя. – Другой раз основательно посидим. Так: давай мне свой новый номер телефона, и я пойду.

Распрощавшись, Митя с облегчением вышел на вечернюю, полную огней и народа улицу.

«Значит, от своей идеи Серёжка не отказался. Вот упёртый! Так он, действительно, до трибуны мавзолея доберётся. «Всё это даётся нелегко». Видно, что нелегко. Лежит у него что-то нехорошее… отвратное. Что-то похожее на протухшую селёдку. Этой селёдкой он и мучается. Не до меня ему сейчас. А его отца с виноватой улыбкой на лице жалко».

Серёжкины успехи дурно пахли, потому что вырастил он их на негодной почве. А началось всё с чешских событий. Во дворе института трое студентов затеяли спор, в который понемногу втянулось ещё несколько человек. Слова «Прага» и «танки» слышались чаще всего. Одни говорили «да», другие – «нет», а вокруг стояли, большей частью, просто любопытствующие и слушали. Однако народу собралось столько, что со стороны это напоминало митинг. Пуганая ворона куста боится. Услышав, о чём там идёт речь, партийный и комсомольский активы кинулись гасить несанкционированный очаг. Выявили трёх зачинщиков, устроили им экзекуцию на общеинститутском комсомольском собрании, пригласив на него представителей райкома.

Серёжка решил не упускать удачный момент и использовать скандальное событие с пользой для себя. Его выступление напоминало стихийное бедствие – микрофон плавился, дым стоял столбом. Голос оратора рокотал на низких регистрах, клеймя, угрожая и предрекая, затем взлетал до сопрановых высот и оттуда возмущался, недоумевал, стращал. Выставленным на заклание парням не давали открыть рта, и Серёжка без всякого риска оттоптался на них на полную катушку. И в конце выступления, не справившись с запальчивостью, упомянул «врагов народа». Вылетело как-то само. Он тут же спохватился, да было поздно. Виновных исключили из комсомола и отчислили из института. И создалось впечатление, что, если бы не Серёжка, то приговор оказался бы куда мягче. Недоброе отношение к себе он почувствовал сразу. Мрачное, брезгливое. Сокурсники теперь избегали его. Сперва Серёжка пытался не обращать внимания и убеждал себя, что наплевать, что пошли они все куда подальше. Но плевать он смог всего пару дней. А потом поплохело – нервы-то не железные. Всё ему казалось, что его обсуждают, чудилось, что за спиной произносят его имя. Появилось подозрение, уж не готовят ли ему какую пакость? Напрягся Серёжка и не знал, откуда беды ждать. Так и жил последнее время в напряжении.

В тот год тринадцатого января на встречу десятого «Б» пришло рекордно большое число бывших учеников. Дипломники защитились, острая нехватка времени, запарка у них закончилась. А для Мити это была ещё одна попытка соприкоснуться с прошлым. Но все повзрослели, кто-то даже посолиднел. Разговоры, интересы изменились. Вроде бы всё то же, как пять лет назад, да не совсем. Главное событие за последний год – Игорь женился. Сказал он об этом сухо, сдержанно и даже как будто с недовольством. Восторг влюблённости не промелькнул ни в его глазах, ни в его словах. Может быть, оттого, что он обычно следит за собой, старается не давать выхода своим эмоциям? Но о том, что он работает в журнале, – Митя не расслышал в каком, – Игорь рассказывал с большим увлечением. Журнал он считал временным поприщем, потому что стремился попасть на телевиденье. После Игоря стало дозволено говорить остальным. Мишка, закончив институт, поступил на службу в Министерство иностранных дел. Он криво улыбнулся.

– Это только звучит грандиозно. А на самом деле должностишка у меня незавидная. Как у Акакия Акакиевича.

Колька Кичкин после своего сангига очутился в Совмине. После паузы он хитро улыбнулся и добавил:

– Не в том, о котором вы подумали, а в Совете Министров РСФСР. Работаю в канцелярии.

Кто знал, оповещал об успехах отсутствующих. В тот вечер, забыв про невзгоды, болячки и неудачи, они вели себя, как дети. И Сусанне Давыдовне, восседавшей во главе стола, это нравилось. Были они молоды и счастливы, хотя не всем удалось справиться с решением контрольных задач, что подбрасывала жизнь. Игорь, так уверенно пропагандировавший необходимость проигрывать жизненные ситуации наперёд, женился вынужденно. Не было любви, а был не родившийся ещё ребёнок и были две семьи, которые всё решили за молодых. Дело скрашивал тот факт, что тесть Игоря являлся крупной шишкой на телевидении.

Мишку семья тоже держала крепко. Держала и заботливо направляла. Временами ему казалось, что он против своей воли втянут в ненужное ему дело. И так будет до конца жизни. Это спокойного Мишку иногда доводило до бешенства. Но с самого детства он умел не задавать лишних вопросов. У Ленки Туркиной – другое: муж пьёт. Очень хороший мужик в трезвом виде, но слаб на рюмку. Милка Дронова так всё себя никак не найдёт. Поучилась на биохимика, потом на философа, а сейчас учится на историческом и не знает то ли это, что ей нужно. Проблемы и у Вовки, и у Олега. Выходило так, что армия, где всё просто до примитивности, наилучшее место обитания. Чего ж с таким нетерпением все ждали дембеля? Не потому ли, что жизнь солдата огорожена простейшими правилами из уставов и не предусматривает ошибок и нарушений? Ведь послушное выполнение предписанного – это не жизнь, а существование. Жизнь – это не технология, это даже не наука. Или не только наука, но и искусство, и волшебство. А кто может знать, какие у волшебства правила и законы?