–Перестать, моя дорогая, тебе известно не хуже моего – никуда ты от меня не денешься! Ты моя!

–Нет!

–Хочешь сейчас в этом убедиться?

Далее послышался приглушенный вскрик и грязное ругательство. Александр, опасаясь, как бы им невидимая сцена не приняла более серьезные обороты, вышел из тени.

–Я могу вам помочь, сударыня?

Первое, что он увидел, была точеная фигурка, облаченная в бежевое платье с золотой вышивкой и украшенное мелкими жемчужинами. Далее последовала аккуратная головка с белокурыми волосами, рассыпанными по плечам и лишь частично скрепленными небольшой диадемой.

Когда девушка резко обернулась, то брови Александра взметнулись вверх, а бокал с мадерой наклонился вниз, и жидкость полилась на землю.

Перед ним стояла графиня Погодина.

А принудить её к поцелую пытался никто иной, как Кирилл Манохин.

Они одновременно проговорили:

–Да!

–Нет!

Александр заметил, что пролил мадеру, и медленно поставил пустой бокал на землю. Зимний сад был освящен фонарями, но Манохин выбрал относительно темный уголок, в расчете, что ему никто не сможет помешать. Из-за этого Александр не мог в полной мере рассмотреть лицо Марии Александровны. Но того, что он увидел, хватило, чтобы понять, как сильно изменилась девушка.

Кирилл Манохин зло сжал губы и выпустил тонкую талию графини. Та, взмахнув рукой, сделала быстрый шажок назад.

–Ой! – воскликнула она, когда увидела, кто именно прервал приставания графа. Её глаза удивленно округлились, а на губах тотчас засияла радостная приветливая улыбка.

–Думаю, я вовремя, – медленно произнес Александр, приближаясь к молодому графу. Его хмурый вид не внушал теплых мыслей.

–Князь! Александр Кириллович, вы снова в Петербурге! – радость Марии была не наигранной. В первое мгновение она не могла поверить своим глазам. Князь Митяшев возник из темноты и прервал неприятные объяснения с Кириллом. На данный момент о большем счастье она и мечтать не могла!

Как давно они с ним виделись в последний раз! Сколько воды с тех пор утекло…. А месяцев? Если она не ошибалась, то – шесть. За это время столько всего произошло! И радостного и печального.

Но сейчас не время и не место вспоминать былое.

Мужчины, точно не замечая молоденькую девушку, смерили друг друга холодными взглядами.

–Вам не следовало вмешиваться, – раздраженно проговорил Кирилл Манохин и поправил ворот сюртука. – То, что происходит между мной и моей знакомой вас не касается.

–Правильно, не касается, – легко согласился с ним Александр. Он на самом деле не знал, какие между ними отношения на сей день. Шесть месяцев назад юная барышня его презирала и боялась, но кто знает, что произошло за те месяцы, что князь отсутствовал в городе? – Но сейчас, думается мне, вам, граф, лучше покинуть зимний сад, и оставить сударыню в покое.

Граф Манохин хотел найти достойный ответ, поставить князя на место, но ничего остроумного в голову не пришло. Поэтому он повернулся к Марии, сдержанно кивнул и сказал:

–Я не прощаюсь, моя дорогая. До скорой встречи.

От зловещего обещания по коже Маши пробежал холодок. До чего же мерзок ей был молодой Манохин! Как она мечтала, что бы он оставил её в покое! Но чем больше она ему об этом говорила, тем настойчивее и опаснее становились его ухаживания. Сегодня ночью она решила окончательно с ним объясниться, и с этой целью отправилась в зимний сад. Как она ошиблась! Манохин ни о каких объяснениях не желал и слушать, твердил, как помешанный, что она будет принадлежать ему, что хочет она или нет, но станет его женой!

Молодые люди, оставшись одни, выждали, пока высокая фигура графа скроется за балконными дверьми.

Машенька заговорила первой, робко улыбнувшись:

–Мне стоит поблагодарить вас, Александр Кириллович. Право, я не знаю, чтобы делала, не появись вы сейчас здесь!

Александр смотрел на стоящую перед ним девушку и с трудом узнавал в ней то испуганное дитя, каким она была в начале лета. Девушка расцвела на глазах. У неё исчезла детская угловатость, глаза стали более выразительными, губы приобрели соблазнительную мягкость, а формы Марии округлились. Какие метаморфозы! Исчезла пугливость, неуверенность, а движения стали плавными и привлекательными.

–Я рад, что смог помочь вам, – ответил он после небольшой паузы, – хотя бы сейчас.

Мария засмущалась и постаралась скрыть, что внезапное появление князя Митяшева взволновало её.

–Ах, вы все ещё сердитесь на меня за ту выходку? Прошу вас в который раз, забудьте!

–Не тревожьтесь, Мария Александровна, я уже забыл, – его игривый тон сказал ей намного больше, чем слова. – Это было давно, и теперь я понимаю, что с вашей стороны – это был жест отчаяния. А что мы только не готовы сделать, когда обстоятельства загоняют нас в угол!

–Вы правы.

–Я с трудом вас узнал, сударыня, вы очень изменились с нашей последней встречи.

–Правда? – девушка оживилась и заторопилась расправить складки на бальном платье. – Ой, да нет же! Видите, я до сих пор никак не привыкну к подобным нарядам, и мне всегда кажется, что в самый неподходящий момент, со мной что-либо приключится. Я или платье испачкаю, или перчатку потеряю, или шпильки из прически выпадут. Ужасно нервничаю по пустякам.

–Вы очаровательно выглядите, Мария Александровна.

Комплимент князя смутил девушку, но, бесспорно, был очень приятен.

–Вы очень добры, Александр Кириллович. Вы недавно прибыли в Петербург?

–Вчера.

–Как самочувствие вашей дочки? Я слышала, что вы возили её заграницу.

Князь кивнул, и печальная тень промелькнула в его глазах. Здоровье его Катеньки по-прежнему вызывало у него опасения.

–Да, мы вернулись из Швейцарии на прошлой недели. Пробыли в клинике три месяца. Теперь, ближе к весне, повезу дочь на воды. Катерине необходимы горячие источники.

–Княгиня Софья Михайловна говорила, что у Кати повреждена нога. Неужели ничего нельзя сделать? – Мария была искренне обеспокоена физическим состояние дочери князя.

Александр развел руками.

–Мы консультировались со многими светилами в области медицины. Они сделали всё, что могли. Катя хорошо ходит, передвигается без костылей, но хромата осталась. И говорят, что хромать она будет всю жизнь, – голос Александра стих. Он проклинал себя за то, что его не было рядом с ней в тот поистине роковой день.

Как и просила дочь, он сохранил Черныша, не стал его ни продавать, не убивать. Иногда, когда ночи были особенно темные, и Саше не спалось, он спускался в конюшню, и подходил к стойлу жеребца. Этот красавец-хадбан, сильный «араб», которого он покупал в расчете на дальнейшее разведение племенных лошадей, теперь вызывал у него противоречивые чувства. Он не мог не восхищаться его гордой статью и выносливостью, но и не мог забыть, что его крутой и непокорный нрав стал причиной хромоты его единственной дочери. Черныш, точно чувствуя, за собой вину, каждый раз приветствовал хозяина тихим ржанием и норовил ткнуться тому в плечо.