«Напоить», – мелькнула мысль.

Она показалась мне здравой, и после тщательного анализа всех положительных и отрицательных сторон причин отвергнуть ее не нашлось.

Сегодня и попробую, пока решимость не истаяла.

– Хочешь, приготовлю тебе ужин? – предлагаю я, не прерывая монотонного натирания рамки под очередную картину. – Что-нибудь свеженькое, домашнее.

– Хорошо.

На кухню за мной Вольдемар не последовал, остался мучить бедное бессловесное пресмыкающееся.

Первым делом я чищу и нарезаю соломкой полную сковородку картошки. Пока она приобретает золотистый оттенок в кипящем масле, достаю из морозильника ломоть мяса и засовываю в микроволновую печь – размораживаться.

Посолив картошку, переворачиваю ее, добиваясь равномерной прожарки.

Достаю луковицу. Пускаю слезу, чистя и мелко кроша ее.

Добавить бы немного паприки для придания пикантного вкуса.

Открыв в поисках приправ дверцу шкафа, обвожу оценивающим взглядом батарею винных бутылок. Несколько десятков. Большинство полные, с края – несколько початых. Непроизвольно губы растягиваются в улыбке. На этом этапе плана побега препятствий не предвидится.

И сон может стать явью.

Перевернув в очередной раз картошку, решаю, что она почти готова. Минуты две-три осталось. Заправляю луком и берусь за мясо.

Отбивные следует поперчить сильнее, чтобы запивал чаще.

Не прошло и минуты, как на грохот молотка в кухню заглянул карлик.

– Чего шумишь, плоская?

– Готовлю для Вольдемара отбивные.

Над головой Господина Кнута показалось лицо Призрака.

– Что происходит?

– Все в порядке, – сообщает карлик. – Бдим.

И уходит.

Призрак принюхался, занятно шевеля носом, и зачем-то уточнил:

– Ты жаришь?

– Я. Для Вольдемара.

– Для Вольдемара – это хорошо.

Спохватившись, снимаю с огня сковородку и сгружаю жареный картофель на симпатичное блюдо.

Призрак уходит с донесением, а я возвращаюсь к отбивным.

От аромата жарящегося мяса рот мигом наполняется слюной.

Сглотнув, не удерживаюсь и засовываю в рот пару кусочков картошки. Вкуснотища.

Перевернув мясо, присыпаю молотым перчиком и лезу в холодильник.

Петрушка, перья лука… самое то, что нужно. Добавим пару огурчиков и помидорин.

Словно бы в раздумьях поворачиваюсь к двери – не следит ли кто. Никого. Осторожно выглядываю в коридор. Чисто.

Достав из шкафа литровую бутылку вина, кладу ее на дно корзины. Накрываю пучками зелени, ломтями хлеба, сверху пристраиваю завернутое в полотенце блюдо с жареным картофелем.

Попробовав мясо, решаю дать ему немного потомиться, нежнее будет. А пока укладываю в корзину пару бокалов под вино, чистые тарелки и вилки.

Мордоворот появляется бесшумно. Словно в один миг возникает в метре за спиной.

Сердце снежком плюхается в желудок. Дернувшись, я чудом не сбрасываю с печки сковороду.

Надсмотрщик косится на корзинку, но ничего не говорит. Достает из холодильника баночку пива и выходит.

Проведя языком по пересохшим губам, с трудом сглатываю. Не быть мне разведчицей – выдержки никакой.

Перекладывая отбивные на тарелку, с трудом сдерживаю дрожь в руках.

Что-то я слишком нервная. Нельзя так. Нужно собраться.

Накрыв корзину красивым полотенцем и вымыв руки, решительно направляюсь в комнату Вольдемара. Одна, без конвоя, что внушает оптимизм в отношении благополучного результата рискованного начинания.

Парень лежит на кровати, листает какой-то журнал с тремя девицами на обложке. При более внимательном взгляде на блестящий глянец поняла, что ошиблась. Девица одна, вот только из-за размера силиконовых имплантатов груди размером с голову, вот и показалось.

– А вот и я, – улыбаюсь, демонстрируя корзинку с яствами. – Для тебя старалась.

– Вижу, – бросает парень, отбросив журнал в угол. – Принесла пожрать?

– Да.

– Давай.

– Подожди, Вольдемар.

– Это еще почему? – хмурится наследничек.

– Позволь, я сервирую стол? – спрашиваю, пытаясь вернуть контроль над процессом.

– Зачем?

– Так красивее.

– Да? Хорошо. Только быстро. Я проголодался, пока ты там шлялась.

Расстилаю полотенце вместо скатерти. Расставляю тарелки, бокалы, пристраиваю ложки, бумажные салфетки.

– А это зачем? – тычет пальцем в бокалы Вольдемар.

– Для вина.

– Нельзя.

– Нельзя? – холодею я. Мои планы рушатся, не выдержав первого же столкновения с действительностью.

– Мама говорит, что если я еще раз напьюсь…

– Ты напился вином?

– Нет. Старый доктор спиртом угощал. Мне очень плохо было, едва не утонул… вот мама и рассердилась.

– Спирт – это действительно очень опасно, а вино… – Я пожимаю плечами. – Его даже врачи для аппетита прописывают.

– Какие врачи?

– Настоящие. Не такие, как старый доктор, а из университетов. Профессоры всякие, академики.

– Правда?

– Да. Правда. И для крови полезно.

– Ну, если акада… акака… врачи.

– По чуть-чуть.

Облизнув губы, парень косится на дверь.

– Приятного аппетита, Вольдемар, – произношу я, наполняя бокал.

– Угу.

Сунув в рот ложку жареной картошки, парень жадно чавкает.

– Бери, – подвигаю блюдо с отбивными. Они острые, и после каждой парень делает большой глоток вина, чтобы погасить огонь. Как и планировалось.

Мой бокал сиротливо стоит на краю. Пустой. Как и тарелка. Разделить трапезу екатерининский отпрыск не предложил.

Сглатываю слюну, держу улыбку.

– Вот, Вольдемарчик, скушай еще отбивнушку, – мурлычу я, с удовлетворением отмечая, что движения парня становятся неточными, глаза косеют, а вино он пьет большими глотками. В этой голове даже мысли предложить мне глоток не возникло. Воспитание. Тем лучше. Надежнее.

Только бы никто не пришел. Да не должен бы, время позднее, остальные уже спят, поди. А надсмотрщикам здесь делать нечего.

– Нажрался, – сыто отрыгнув, заявляет Вольдемар.

– Вот и умница. Запей.

Протягиваю наполненный до краев бокал. В бутылке плещется на дне. Граммов семьсот вина в парне уже ведут наступление по всем фронтам. Куцые извилины проигрывают зеленому змею. Глаза окосели, язык заплетается.