– Я так устал, – хохотнув, откидывается на кровать парень. – И совсем не напился. Правда?

– Да, Вольдемар.

– Налей!

Остатки вина покидают бутылку.

Отбросив пустой бокал, Вольдемар заявляет:

– Полежу немного…

– Полежи. Отдохни. Ты сегодня так много работал. Вот и черепашку расписал…

– Пр… нр…

– Очень понравилось, – уверяю я. – Такое талантливое произведение, у меня даже дух захватило, когда я увидела, какая красота получилась.

– Хр…

– Такие четкие линии, такая мощь задумки…

– Хр…

Быстро отрубился.

Уложив Вольдемара на кровать, слегка тормошу его.

– М-мм, – замычав, парень отмахнулся, словно от назойливой мухи.

Замечательно. Подожду, пока заснет крепче, и…

Оставшаяся снедь манит ароматами, но нервно напряженный желудок не примет и кусочка. Наверное, хорошо, что Вольдемар не предложил разделить трапезу…

Часовая стрелка перескакивает полночную отметку. Время!

Из верхнего ящика стола беру тонкий канцелярский ножик с выдвижным лезвием.

Замерев над посапывающим Вольдемаром, ощущаю желание полоснуть ножом по горлу. Однако сдерживаюсь. После этого возврата не будет. И хотя я полна решимости выбраться из катакомб, но уверенности в том, что мне не придется вернуться, – нет. И что бы там карлик ни рассказывал о смертельном наказании за повторную попытку сбежать, риск не столь велик, как попасться после убийства сыночка Старухи, которая здесь царь и бог в одном не очень женственном лице.

Поражаясь собственным циничным мыслям больше, чем готовности убить человека – да, мерзавца, подонка и, возможно, убийцу, но человека! – со стоном прикрываю глаза.

Вдох-выдох.

Собираю волю в кулак.

Вдох-выдох.

Я сделаю сон вещим.

Открываю глаза.

Вытащив из-под парня полу пиджака, достаю из кармана связку ключей. На кольце их больше десятка, и все разного размера и конфигурации.

Не удержавшись, осторожно расстегиваю одну пуговицу на рубахе и заглядываю. Густые черные волосы покрывают живот, словно мех кавказскую овчарку. Из-за этого устраивать истерику? Сунув связку ключей в карман к канцелярскому ножу, крадучись подхожу к двери.

Приоткрыв ее, выглядываю. В коридоре горит приглушенный свет, позволяющий рассмотреть, что на диване никого нет. В креслах тоже.

Чисто.

Босые ноги ступают бесшумно. Это потом, когда я выберусь из подземелья, вернее – если, мне придется пожалеть об отсутствии обуви. Но сейчас способность ступать бесшумно важнее.

Прислушиваюсь, в коридоре тихо. Остается надеяться, что никому не приспичит наведаться в туалет. Если попадусь здесь, скажу, что очень хочется на горшок. Не будут же обыскивать… Надеюсь. А вот дальше остается лишь оправдываться, что заблудилась.

Да что это со мной? С таким пораженческим настроением бежать плохо.

Взяв себя в руки, продолжаю путь.

На кухне темно.

Дальше по коридору – тоже.

Приблизившись к двери, замираю. Днем ее даже не закрывают, а сейчас могут и запереть.

Пробую ручку. Не поворачивается – заперто.

Потрескивает лампочка в дежурном фонаре.

Подобрав нужный ключ, открываю замок. Каждый щелчок бьет по натянутым нервам, порождая спазмы страха.

Приоткрыв дверь, выглядываю. Тихо и темно.

Проскользнув в приоткрытую дверь, осторожно закрываю ее. Щелкает язычок замка.

Дальше ведут три пути-дороги. Тот коридор, что у ближнего перекрестка сворачивает направо, ведет к комнатам местной прислуги. Того же Мордоворота, карлика. И возможно, Великой Екатерины с Призраками. Прямо находится проход к камерам. Коридор, огибающий банно-прачечное помещение и совмещенное с туалетом душевое помещение для прислуги и уходящий налево, должен выйти к воротам, за которыми свобода.

Первое ответвление.

Осторожно выглядываю.

В коридоре царит розовый интимный полумрак, который создают несколько бра. Двери комнат закрыты. Та, что в торце, – тоже.

Тихо.

Крадусь дальше. Дверь в караульное помещение не заперта – в щель пробивается свет, но зазор очень маленький, в спичку. Это хорошо. Меньше шансов, что надзиратели заметят меня или услышат.

Продолжаю движение. Медленно, настороженно…

Обратившись в слух, замираю у туалета.

Я ни разу не бывала в этом коридоре дальше помещений со стиральными машинами, а расспросить Вольдемара поостереглась: вдруг насторожится. Он не очень сообразительный, но хитрый, гаденыш.

Вспомнив, аж передернулась от ненависти.

Проскользнув мимо банно-прачечного помещения, затаилась в тени, оценивая обстановку. Сказать, что я делаю это хладнокровно, нельзя даже с большими допущениями – в мозгах хаос, сердце, как перфоратор соседа ранним воскресным утром, долбит и долбит.

Коридор изгибается по дуге, поэтому свет бледного фонаря над дверью караульного помещения едва развеивает мрак метров на пять-семь. Сам же коридор не освещается – ночной режим.

Придется пробираться на ощупь. Не наделать бы шума.

Касаясь пальцами ковра, делаю несколько шагов.

Неожиданный звук заставляет замереть.

Куда бежать? Где спрятаться? Мамочки!

Верчу головой, пытаясь уловить отблески огня. Если сюда кто-то идет, он должен быть с фонарем.

Меня по-прежнему окружает темнота.

Показалось?

Не в силах оставаться на месте, крадусь дальше. Не возвращаться же…

Десять шагов.

Ковролин закончился, и под ногами становится твердо и значительно холоднее. Спустя крохотный шаг пальцы рук тоже соскальзывают с ворсистой поверхности на шероховатый камень.

Замерев, прислушиваюсь.

Тихо.

Это хорошо. Главное, чтобы у ворот сторожа не было. Этот вопрос я уже обдумывала и пришла к выводу, что нет смысла держать у этого выхода охрану. Пленники под присмотром Мордоворота и Господина Кнута, а больше опасаться некого.

Продвигаюсь дальше.

Впереди становится светлее, что позволяет рассмотреть изгиб стены.

«Уже близко», – решаю я, все больше нервничая. Меня основательно колотит нервная дрожь. Или это от холода?

Еще несколько шагов, и замираю вновь. Теперь от удивления.

Недалеко от ворот у стены стоит человек. Света от тусклой дежурной лампы немного, и не сразу удается его рассмотреть.