Она придвинула стул к высокому платяному шкафу и влезла нанего. Сверху полетела пыль, Алевтина громко чихнула и разочарованнопроговорила:

– Нет, здесь у меня совсем не то… черт, тут у менярентгеновские снимки…

– Какие еще снимки? – удивился Старыгин.

– Да это когда я ногу сломала… – пропыхтела сверхуАлевтина. – Подай даме руку…

Старыгин подхватил Алевтину и ссадил ее на пол.

Она еще немного подумала, лицо ее просветлело, и она сновакинулась в коридор. Там она нырнула в дверь кладовки, и оттуда вскоре донессяее полузадушенный голос:

– Нет, здесь тоже не то… это Синдерюхин меня попросилсохранить эскизы к портрету передовой доярки…

В течение следующего часа она облазила свою квартиру вдоль ипоперек, при этом нашла комплект навигационных карт черноморского бассейна,архитектурные планы типового коровника, эскизы для первомайского плаката,огромный альбом вышивок (который удивил ее больше всего остального, посколькусама Алевтина никогда не вышивала, а представить, что этот альбом оставил у неекто-то из ее многочисленных мужчин, было довольно трудно).

Наконец Старыгин, которому все это порядком надоело, ехидносказал, что благодарное потомство будет сильно разочаровано, лишившисьтворческого наследия Михаила Волкова.

И тут Алевтина хлопнула себя по лбу и метнулась в ваннуюкомнату. Там она нырнула под огромную чугунную ванну в многолетних ржавыхпотеках и вытащила из-под нее толстую коленкоровую папку с матерчатымизавязками.

– Ну, слава богу, нашла! – воскликнула она,выволакивая папку на середину коридора. – Вот оно, Мишкино наследие!

– Как тебе пришло в голову спрятать эту папку подванной? – удивился Старыгин. – Ведь ты могла все это залить водой?

– Да ты понимаешь, – смущенно отозвалась Алевтина,развязывая узел, – я ждала одного мужика… у меня с ним все было оченьсерьезно, и я не хотела, чтобы он случайно увидел Мишкины работы и приревновал.Он, понимаешь, был ужасно ревнивый. Вот я и сунула их в первое попавшеесяукромное место. Уж здесь бы эта папка не попалась ему на глаза. Ну и сама забыла…а насчет того, что я ее могла залить, можно было не опасаться – у меня ваннамного лет не работает.

Алевтина наконец справилась с завязками и открыла папку.

Здесь было множество средненьких натюрмортов (явно сделанныхна продажу), пейзажей средней полосы и портретов неизвестных личностей. Потомпошли многочисленные портреты чрезвычайно полной обнаженной женщины, в которойСтарыгин узнал Алевтину примерно десятилетней давности.

– Не смотри, Дима, – засмущалась хозяйка, но темне менее с удовольствием перебрала все эти работы.

– Тогда я была моложе и лучше качеством… –вздохнула она, отложив последний портрет. – Как все же безжалостно время!А вообще, что ты ищешь-то?

И тут Старыгин увидел серию выполненных углем интерьеров.

Видно было, что покойный Волков рисовал одну и ту жекомнату, но с разных точек зрения.

На одном рисунке был изображен широкий проем между двумяокнами. В этом проеме стоял низенький столик на изящно выгнутых ножках, а надним висели часы с расписанным розами циферблатом и медным маятником.

На другом рисунке Старыгин увидел резной шкафчик сзастекленными дверцами, за которыми виднелись какие-то старинные безделушки –табакерки, коробочки и фарфоровые статуэтки. На стене над шкафчиком виселнебольшой женский портрет в овальной рамке.

– Где это Мишка рисовал – ума не приложу! –проговорила Алевтина, которая рассматривала рисунки через плечоСтарыгина. – Я в этой комнате никогда не была! Интересный интерьер…

– К сожалению, от него сейчас ничего неосталось! – проговорил Старыгин, перекладывая следующий рисунок.

Он почти не сомневался, что перед ним – изображения комнатыпокойного Якова Романовича.

На следующем рисунке Старыгин увидел другую часть той жесамой комнаты. В нижней части листа был круглый резной столик на одной ножке,перед ним – два изящных кресла с массивными подлокотниками и ножками в видельвиных лап.

А вверху, на стене, висели две картины.

Старыгин в волнении задержал дыхание.

Это было именно то, что он искал!

Правая картина, несомненно, была та самая, над реставрациейкоторой он работал. Даже в таком уменьшенном изображении Старыгин смогразглядеть темную башню, увенчанную квадратными зубцами и неровными отверстиямибойниц, тяжелые, мрачные облака, холмы на заднем плане и крошечные фигуркиубегающих людей… людей, убегающих от невидимой опасности…

Впрочем, теперь опасность не была незримой.

Рядом с первой картиной, слева от нее, была изображенавторая – и взгляд Старыгина остановился на ней.

Это, несомненно, была вторая часть диптиха.

На левой картине просматривался тот же пейзаж, та жебесплодная каменистая равнина с темными холмами на заднем плане. Вверхутеснились такие же мрачные облака. Но в центре картины было изображено что-тонепонятное, что-то удивительное – какое-то огромное колесо, катящееся вслед залюдьми с первой картины.

Но почему они убегают от этого колеса? И почему на их лицахнаписан такой ужас?

– Аля, у тебя лупа найдется?

– Увеличительное стекло? – переспросила Алевтина,ничуть не удивившись.

– Ну да…

– Сейчас, где-то было… – и она удалилась на кухню.

А Старыгин, в ожидании увеличительного стекла, отстранилсяот рисунка и взглянул на него чуть со стороны.

Так он отчетливо представил себе, откуда покойный Волковрисовал этот интерьер.

Слева, в самом краю листа, было видно окно, чуть правее –прямоугольный выступ стены, что-то вроде колонны или, скорее, пилястра.Старыгин узнал это место – когда они с Лидией осматривали комнату старика, онзапомнил прямоугольную колонну справа от окна. Видимо, дизайнер, которыйпеределывал квартиру для нового владельца, решил сохранить эту колонну, котораяпридавала комнате изысканный исторический вид.

Однако кое-что здесь было не так.

Справа от колонны в стене виднелась небольшая квадратнаяниша, которой сейчас точно не существовало.

Может быть, перестраивая комнату, строители сделали тамвстроенный сейф? Но тогда они должны были поместить тут же панель с кодовымзамком. Или завесить дверцу сейфа какой-нибудь картиной, чтобы ее не заметилпосторонний человек. Однако Старыгин точно помнил, что никакой картины на этомместе не было…

– Дима, вот тебе лупа! – удовлетвореннопроговорила Алевтина, вернувшаяся из кухни.

Старыгин вооружился увеличительным стеклом и склонился надрисунком, чтобы разглядеть мелкие детали двух картин.