С Лёней такого никогда не было, приходит в голову пугающая в своей очевидности мысль.

А ведь я собиралась за него замуж… и впервые с момента нашего расставания понимаю: к лучшему. Всё к лучшему.

– Наконец-то ты пришла, – Дима притягивает меня к себе и зарывается носом в волосы.

Вот как его не обнять? Как не прильнуть к широкой груди, не вдохнуть аромат смуглой кожи? Немыслимо.

Я растекаюсь в его объятиях, трусь носом о полочку пиджака, и Дима тихонько смеётся.

– Соскучилась, – озвучивает очевидный факт, с которым бессмысленно спорить.

Рукой накрывает мой затылок, слегка массирует его, без лишних слов понимая мою усталость. А он? Он, наверное, утомился сильнее. Только жалости не примет, даже сочувствия не позволит, и я молчу.

Поднимаю глаза, ловлю потемневший взгляд, провожу руками по колким щекам. Дима давно перестал бриться дочиста, предпочитая оставлять трёхдневную щетину.

Даже если решит отрастить бороду, как у старообрядцев, мне его лицо всё равно будет нравиться. Красивое оно у него, мужественное…

– Устал?

Дима морщится, целует меня в висок:

– Терпимо.

Я отстраняюсь, осматриваю зал, спрашиваю:

– Скажи, почему здесь так тихо?

Дима едва заметно улыбается. Опускает руку на мою талию и подталкивает в сторону накрытого столика. Молчит, а я уже и так знаю ответ:

– Ты арендовал на весь вечер ресторан? Потому не боялся лишних глаз?

– Умные женщины – очень скучные, ты знала?

Смеётся, а я хлопаю его плечу, возмущённо фыркая.

Дима поднимает руки, будто сдаётся, а на лице такое комично-умильное выражение, что не могу удержаться от улыбки.

Каждый день Дима открывается с новой стороны. Каждую секунду он разный, многогранный и невероятный. Особенный и очень глубокий.

Господи, я влюбилась. Мамочки, ужас какой.

Но все страхи отступают, все сомнения и подозрения этого дня отступают, когда Дима, как самый галантный английский джентльмен, ухаживает за мной: отодвигает стул, делает тысячу комплиментов и вообще, ведёт себя так, словно ничего красивее и лучше в своей жизни не видел. Только я в его глазах, только на меня он смотрит… словно бы тоже влюблён.

В какой-то момент он вдруг замирает, глядя на меня пристально. Склонив голову к левому плечу, Дима крепко сжимает в руке вилку и смотрит так, что у меня кровь в жилах стынет.

– Варя, ты откровенна со мной?

Этот вопрос выбивается из общего настроения беседы. В нём много скрытого подтекста, который я, расслабленная разговором и явным обожанием Димы, не могу уловить.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне просто хочется, чтобы ты делилась со мной… всем, что с тобой происходит. Просто делилась, это ведь не трудно. Сама, понимаешь?

– Не трудно… но к чему ты?

Дима поддевает вилкой ломтик лосося, не сводя с меня тяжёлого взгляда.

– Ни к чему особенному.

И снова улыбается.

А когда вечером мы занимаемся любовью, Дима совсем другой. Иногда он останавливается, впиваясь пальцами в мои бёдра, и словно бы требует в чём-то признаться. Без слов просит открыться ему, довериться. Что-то его тревожит, и его страхи окутывают нас тяжёлым покрывалом.

Но даже во время потрясающего секса все мои мысли заняты тестами, что остались в сумке.

Тестами, после которых либо всё изменится, либо останется прежним.

Господи, вразуми.

С самого утра моё настроение откровенно паршивое. Собственно, я с ним и проснулся, с ним сел в машину и приехал на работу самым первым. Сотрудники, постепенно наполняющие офис, быстро смекнули, что к Поклонскому сегодня лучше без крайне важного повода не лезть, потому мне удалось надолго остаться без лишнего общения. Наедине с собственными мыслями.

Параллельно мыслительному процессу, не прекращающемуся ни на секунду – мыслей столько, что скоро голова взорвётся – я встречаюсь с подрядчиками, выезжаю на объект и провожу встречу с адвокатами. Обсуждение последних деталей развода отнимает приличный кусок времени, но это важное занятие, что бы Юля о нём не думала. Когда моя подпись красуется на всех экземплярах, я чувствую облегчение.

Когда, довольный результатом встречи с адвокатами, остаюсь один в кабинете, отпускаю память на волю.

Утром Варя была бледная. Настолько, что я даже испугался немного, но она не стала делиться со мной деталями плохого самочувствия, как, впрочем, не делится почти ничем. Молчит о важном, доводя меня этим.

– Ты заболела? – я взял её за плечи, заглянул в лицо, но она лишь мотнула головой, прямо глядя мне в глаза. Улыбнулась даже, хоть и слабо, а я чуть сильнее сжал её плечи.

Варя нахмурилась, и я ослабил хватку, но лишь для того, чтобы прижать её к своей груди.

– Ты не доверяешь мне? – спросил тихо, а она лишь головой покачала, не скрываясь вдохнула запах моей кожи. – Почему тогда молчишь? Я же весь перед тобой, как ни перед кем другим. На ладони весь, бери тёплого и делай со мной, что хочешь. А ты?

– А что я? – она подняла голову, а в глазах мелькнуло что-то, похожее на слёзы. Мелькнуло и быстро исчезло, словно показалось. – Не говори загадками, Дима.

Взбесился. Честное слово, разозлился, но не на Варю. На себя. Потому что ровным счётом никакого права я не имею требовать от неё откровенности. Ничего требовать права не имею, пока в документах о разводе не стоят наши с Юлей подписи. Пока украдкой к Варе езжу, как самый последний козёл, пока не могу открыто взять её за руку и вывести в свет, наплевав на журналистов с их вечно голодными до сенсаций ртами.

Надо всего лишь подождать, но готова ли Варя к ожиданию?

– Ты не понимаешь? – я ладонями обхватил её лицо, носом о щёку потёрся. – Не понимаешь, что из-за этого урода ты могла попасть к журналистам на крючок? Не понимаешь, что у меня крышу чуть не сорвало, когда я узнал, что ты с ним в том чёртовом кафе встретилась? Зачем, Варя? Зачем ты туда поехала?

Я хотел, чтобы она меня поняла. Мне важно было задать все вопросы разом, иначе бы лопнул от внутреннего напряжения. От страха за неё, особенно когда узнал, кто именно слил Варю Аллочке. От этого знания меня до сих пор наизнанку выворачивает – до того противно.

Этот подонок так изощрённо мстил, попутно зарабатывая. Я ведь узнал, ему за информацию неплохую сумму выделили по меркам безработного чувака без перспектив устроиться на высокооплачиваемую должность. Я позаботился о том, чтобы в этом городе суслик нигде не нашёл хорошее место. В других, впрочем, тоже. Да, я тоже умею быть мстительным, только моя месть масштабами побольше.