своем пульте управления. Тектозавр запрокинул голову и закричал в ночь. Лучи его прожекторов пронзали падающий дождь. Громоподобный рев вывел Ананси из ступора. Она повернулась и побежала. Аллозавр последовал за ней, преодолевая расстояние двухметровыми скачками. Наблюдатели побежали следом по крышам. Когда Ананси выскочила на открытый перекресток перед жилым комплексом, охотница остановилась. Преследующий аллозавр встал на дыбы и снова зарычал. Второй монстр вышел из переулка впереди Ананси. Третий, четвертый, пятый. Все пути к отступлению были перекрыты.

– Она мертва, – прошептала Миклантекутли. – Она мертвое мясо.

Сантьяго расслышал в ее голосе отвратительную тягучую ноту похоти.

Ананси одиноко стояла на асфальте, освещенная лучами прожекторов. Бледная Всадница, загнавшая ее в угол, отстегнула длинное копье от седла. Аллозавр опустил башку, наклонился вперед. Бледная Всадница подняла орудие боя. Ее скакун дважды царапнул когтями асфальт и рванулся вперед. Ананси стояла непоколебимо. Жуткий звук рвущейся плоти и крик смертельной муки прозвучали одновременно. Копье попало в грудину и вышло из спины на целых полметра. Сила удара пронесла жертву на половину перекрестка, прежде чем Бледная Всадница отпустила копье и позволила Ананси упасть. Ее пальцы пытались ухватиться за гладкое влажное древко, пока сама она мучительно скользила по нему на мокрый бетон. Охотница развернула пугающе проворного скакуна на огромных когтистых лапах и выдернула копье. Пальцы Ананси медленно расслабились и разжались. Бледные Всадники закружились возле мертвячки.

Не в силах отвести глаз от существа, лежащего на улице и смотрящего на падающий дождь, Сантьяго издал потрясенный булькающий вопль.

Аллозавр поднял голову и направил парные лучи на бок cuadra. Миклантекутли стащила Сантьяго с парапета под мокрую коноплю.

– Ничего не говори. Ничего не делай, – злобно прошипела она. – Понятия не имею, как эти твари нас выследили, но рисковать не будем. Надеюсь, бханг поможет нам спрятаться. – Она перекатилась на спину. – Конечно, мы не двинемся отсюда, пока я не удостоверюсь, что это безопасно.

Она сняла левую перчатку и сунула безымянный палец в рот.

– ¡Ay![168] Ананси! – прошептала она и аккуратно откусила последний сустав. Сердце Сантьяго бешено заколотилось. Миклантекутли заскулила от боли и выплюнула кусочек плоти в темноту. – Один ноль в вашу пользу, враги мои.

Несколько секунд единственным звуком был тот, с которым капли падали на листву, затем сверхъестественные способности Миклантекутли к регенерации остановили кровотечение.

Духовная наставница. Любовница. Мучительница. Муза. Всем этим Миклантекутли были для него. Всем этим он позволил ей быть для него.

Воспоминания, похожие на молнии; словно галлюциногенные флешбэки. Их первая встреча в галерее «За проволокой» в Уилшире, где можно делать то, на что не осмеливаешься в мире мяса, потому что в некровиле не было закона, ограничивающего искусство. Сантьяго Колумбар: без трех дней двадцать, мучительно застенчивый в своей тщательно подобранной смартодежде среди людей, которым поклонялся. В нагрудном кармане его жилета из кожи тектозавра лежал диск с молекулярными схемами и прогнозными моделями «Новых миров», его первой оригинальной работы. Миклантекутли: virtualista вне закона. Достаточно взрослая, чтобы подарить Сантьяго половину хромосом, но благодаря телесным модификациям достаточно самоуверенная, чтобы носить только черный – под цвет кожи – вирткомб и клин из алюминия с заклепками, расположенный в стратегическом месте. Они встретились перед пластиковым пузырем, внутри которого мертвая женщина, окруженная собственными выпотрошенными кишками, ждала смерти.

– «Новые миры?» – спросила Миклантекутли, проводя кончиками пальцев по кожаным ремешкам на его запястьях.

– Иные миры, – уточнил Сантьяго. – Специально подобранный галлюциноген, изменяющий восприятие. Он перепрограммирует системы распознавания образов: знакомое становится чем-то необычным. Дерево может сделаться фонтаном жидкого гелия, облако – живым дирижаблем, человек – разумной хрустальной арфой.

– Тебя, muchacho, сам Господь сюда послал, – сказала Миклантекутли, virtualista вне закона, уводя его подальше от толпы в прохладу садов, где шептались акустические скульптуры.

Она поведала ему свою влажную мечту: вот если бы виртуальная реальность трахнула дизайнерский галлюциноген и породила жуткую, грандиозную химеру – виртуальность, создающую себя на основе галлюцинирующего разума, чтобы отправить галлюцинации, ставшие реальностью, в сенсорные каналы вирткомба.

– Автономная петля обратной связи. Полное взаимодействие, но на абсолютно бессознательном уровне. Путешествие во внутренний космос, идеальный трип. Способный отправить в нокаут частные коллекции порнухи, а также погружения в «Страну Ван Гога», «Мир Босха» и Гилберт-и-Джорджевскую «Жизнь как искусство», все эти заправленные дерьмом гиперреальности, которые почему-то называют художественной виртуальностью. Это будет что-то спонтанное. С надписью «Здесь обитают драконы» над воротами. Такое, чтобы ты, снимая вирткомб, сам себя не узнал. Такое, откуда не захочется возвращаться.

В ту ночь она забрала его с собой домой. Они не спали до самого рассветного небесного знака; она пила хлебную водку, он – воду из бутылок, и оба ослепляли друг друга новыми откровениями. На следующий день он бросил университет и переехал к ней.

Чтобы купить дорогостоящее компьютерное время и дать Сантьяго возможность моделировать молекулы для проекта виртуальности, Миклантекутли запустила в производство пауков с «Новыми мирами». Поскольку Сантьяго всегда честно относился к своему искусству, он настоял на том, чтобы они протестировали прототип. Раздавили пауков и прокатились на велорикше по городу, который с их точки зрения превратился в иное измерение, мистическую симфонию, где вздымались звенящие стеклянные айсберги и росли неоновые деревья, скаты манта летали вокруг углеводородных рифов, паслись травоядные животные, при виде чужаков встававшие на дыбы, чтобы взорваться облаком одуванчикового пуха и пляшущих светящихся узоров, видимых только краем глаза. Той ночью они трахались в глицериновой постели Миклантекутли; два нежных кристаллических инопланетянина слились в экстазе под шепот и шелест стеклянных ресничек.

Говорят, первый миллион – самый трудный. Сантьяго превратился в легенду меньше чем за десять дней и беззаботно трудился дальше, выпустив дюжину бестселлеров за столько же месяцев. К тому времени он принадлежал Миклантекутли телом, разумом и душой.

Вечеринка была ужасно скучной. Они пошли только потому, что этого требовал статус знаменитостей. Сантьяго раздавал бесплатные патчи-эйфорианты «царапни и нюхни» всем, кто подходил к нему, чтобы сказать, какой он гениальный. На самом деле ему просто хотелось поскорее от них отделаться. За колонками он притянул Миклантекутли к себе и поцеловал. Она вздрогнула от неожиданности, почувствовав, как его язык что-то втолкнул ей в рот. Затем она ощутила паука на верхнем небе и знакомое теплое разжижение эго, когда химические вещества достигли мозга.

– Здесь обитают драконы, – прошептал Сантьяго.

Они едва добрались до ее дома. Раздевая друг друга, порвали в клочья непристойно дорогие парадные наряды, предназначенные для вечеринок на Беверли-бульваре. Оба натянули вирткомбы.

На крыше, под дождем, в зарослях конопли Сантьяго вспомнил, как они вознеслись в иной мир.

Он был семенем, зарытым в холодную землю. Холодная земля давила на него, холодная земля держала его