«Ни черта себе – угнетенные индей-цы», – растерянноподумал Мазур, пытаясь прикинуть, сколько же здесь «ла плата». По всемувыходило, что считать следует центнерами.

– Не похожи они на пролетариев! – крикнул он на ухоОльге.

– Карахо, какие пролетарии? Торговцы, лавочники,перекупщики, а это все – родовые клады...

Он вздрогнул – слева раздались душераздирающие вопли, визг,вой и гогот.

– Гвоздь программы! – громко пояснила Ольга. –Дьябладас, танец чертей!

Ряженых чертей оказалось немереное количество, они велисебя, как и подобает нечисти: ходили колесом, орали, выкаблучивали невероятныеколенца, вертели хвостами, как пропеллерами, тыкали зрителей рогами, бросалисьна хорошеньких девушек, и те, старательно визжа, шарахались, а рогатые, словнобы невзначай, норовили поддеть подол древком трезубца, а то и огладитьмимоходом со всей чертячьей наглостью.

Когда пришла ее очередь, Ольга получила сполна – исправновзвизгнув, попыталась увернуться, но налетевший с неожиданной стороны чертила,весь в ало-желтых матерчатых языках огня, ловко взметнул ей подол выше талии, авторой столь же хватко притиснул на миг к стене, упершись в грудьрастопыренными лапами.

Обижаться не полагалось. Мазур видел, что Ольга этимаскарадные вольности приняла как неизбежность, но все равно пожалел, что недогадался под шумок выдернуть у черта хвост, – вон там, справа, какому-тораздосадованному кавалеру это только что удалось...

Она, смеясь, одернула платье:

– Давай выбираться отсюда. Больше не будет ничегоинтересного. В собор все равно не попасть, да ты и не католик, тебе инезачем... Пойдем на ярмарку?

– Пошли, – согласился он, мстительно оглянулся начертей. – А вот маски у них фабричные...

Пробираясь за ней следом, он не сразу вспомнил, о чемнапомнили эти дикарские пляски. Ах да, противоположный берег Атлантики, Н’Гила,карнавал в честь какого-то старинного праздника, урожая, что ли? Вот у т е хмаски были самодельными, разнообразнейшими, под костюмами можно было спрятатьбазуку. Они лопухнулись, конечно, были моложе, глаза разбежались, – но иКисулу, битый волк, был хорош, вывернулся из одиннадцати покушений целехоньким,а в тот раз как-то оплошал, разрешил, чтобы его кресло поставили метрах в трехот дороги, по которой шествовали, приплясывая, маски. Ну, и получил – всюобойму в грудь из спрятанного под накидкой-бубу пистолета. Переполох, задниееще ничего не поняли, напирают, Кисулу еще заваливается, Морской Змей чуть лине в упор высаживает в стрелявшего полмагазина, ближайшие начинают разбегаться,вопли, свист дудок, длинная пулеметная очередь по всем без разбору – этоОтанга, черный двухметровый красавец, п л е м я н н и к, слишком многоетерявший со смертью дяди-диктатора, лупит от бедра... С тех пор Мазур как-то неособенно жаловал карнавалы и прочие машкерады – сам он успел плюхнуться наземь,а вот Папу-Кукареку, профессионала, мочилу, чертов племянничек срезал, каккосой. Хорошо еще, пенсию потом детишкам выбили, а когда подросли, Мазур напару с Морским Змеем сочинили правдоподобную байку, в которой Папа-Кукареку,естественно, погибал в знойной, жаркой Африке насквозь героически, где-то дажеагитационно... Совсем недавно какой-то газетный щелкопер раскопал-таки и этуисторию из прошлого, но дети Папы-Кукареку к тому времени сами уже обзавелисьдетьми, были в летах, так что пережили относительно легко...

Ярмарка... Одно слово – ярмарка. Нищие у базарных ворот,горы фруктов, и привычных, и диковинных, вроде гранадильяс – этаких апельсиновс зеленой студенистой мякотью и особо нежных, что даже теперь, в поруреактивных самолетов, не переносят путешествия через океан, портятся, а потомув Европе совершенно неизвестны. Абсолютно русские груды картошки, на первыйвзгляд, выкопанной где-то под Шантарском, – тьфу ты, здесь ведь картошкинародина, отсюда она и произошла, так что ничего удивительного...

Индейцы из предгорий в ярких фабричных рубашках – нокороткие ворсистые штаны из домотканины. Индейцы с далеких гор – этих, пояснилаОльга, моментально можно узнать по маленьким шляпам-монтерос из черноговойлока, украшенных белым вязаным крестом. Гончары, мясники, зеленщики – и тутже чоло в джинсовом костюме, с плейерами последней модели. Десятка два лам,буднично проходящих с тюками овечьей шерсти на спинах. Столь же будничнонаваленные грудой мандолины из панциря броненосца. Замысловатые сувенирынепонятного на первый взгляд назначения. Масса изделий из серебра – браслетысвязками, как бублики, замысловатые серьги кучей, брелоки в виде индейскихбожков и сверхзвуковых истребителей... И гомон, и толкотня, и следуетприсматривать за бумажником: если здесь нет дюжины карманников на одномквадратном метре, то Мазур – королева английская...

Он приостановился. Морщинистый индеец, перед которым накуске красного пластика были навалены какие-то овальные, светло-зеленые плоды,уписывал один из них так смачно, что у Мазура поневоле потекли слюнки.

– Хочешь купить? – догадалась Ольга, отчего-то лукавощурясь.

– А что?

Она бросила на Мазура смеющийся взгляд:

– Будь у меня желание разыграть, тебя ждал бы приятныйсюрприз... Ладно, не буду, хотя мы иногда с иностранцами и проделываем, главнымобразом с нортеамерикано. Милый, это плоды койоловой пальмы... – Онасделала театральную паузу.

– Ну и что? – спросил Мазур, как ему и полагалось пороли невежды-туриста. – Сам-то он лопает...

– А то! – воскликнула Ольга. – Видишь ли, у этихплодов невероятно клейкая кожура, одним-единственным можно перемазаться так,что потом не отмоешься неделю. Поэтому их сначала скармливают коровам. Вжелудке у коровы переваривается только кожура, а сам плод целехоньким выходит...с другого конца. Тогда его моют и едят. Между прочим, он здорово сладкий...

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

– Тогда я воздержусь, – сказал Мазур.

– Эти мне европейцы... Он в самом деле сладкий... а?

– Нет, спасибо, что-то не хочется после коровы...

– Эстет ты у меня... – сказала Ольга свысока. –Так, а вон тому типчику придется плохо, если нагрянет полиция, штраф заплатит,как миленький...

– За что? – спросил Мазур, глядя на вышеупомянутоготипчика, ничем не примечательного, стоявшего рядом с груженным горшками осликом.

– Цветы видишь? Гирлянду на упряжи? На белую акацию похожи.

– Ну?

– Это «воровской цветочек», флорифундия. Она же –древовидный дурман. Если поставить большой букет в комнату, минут через десятьиспарения подействуют, как отличное снотворное. Воры в старые времена любилитакие фокусы: высмотрят подходящий богатый дом, в окно – открытое, конечно,из-за жары – забросят букетик, выждут и идут смело, спящий хозяин непроснется... Вряд ли у этого болвана что-то такое на уме, просто приехал издиких мест, где о городских изобретателях не слыхивали, – но все равно, впровинции за флорифундию, окажись она у тебя, моментально оштрафуют. Кто знает,что у тебя на уме... Пошли? – Ольга энергично взяла его за руку и повеламимо флегматичных лам.