Мельбурне, но, поняв, что просто не может сочувствовать пациентам, уехал в Лондон и стал там кандидатом наук по вирусологии. Отказавшись от преподавательского места в Лондонском университете, он вернулся в Австралию и занялся научными исследованиями. Он был националистом, истинным австралийцем. На склоне лет, уже прославленный и увенчанный лаврами, Бёрнет нисколько не смягчился – он публиковал ворчливые разглагольствования на самые разные темы, в том числе об эвтаназии, убийстве младенцев-инвалидов, правах аборигенов на землю, контроле популяции, рекламе табака, французских ядерных испытаниях в Тихом океане, бесполезности попыток вылечить рак и достоинствах (невысоких, по его мнению) молекулярной биологии (в отличие от его собственной дисциплины, микробиологии). Бёрнет получил Нобелевскую премию в 1960 г. за открытие механизма искусственной иммунотолерант-ности. Но свою роль в изучении зоонозных заболеваний он сыграл намного раньше. Еще в 1934 г., работая микробиологом в Институте медицинских исследований Уолтера и Элизы Холл в Мельбурне, он заинтересовался пситтакозом.

По примеру коллег-американцев, Бёрнет заказал себе ящик попугаев и какаду из Аделаиды. Он обнаружил, что треть из них заражены. Затем он заказал еще дюжину из Мельбурна. По крайней мере девять из них оказались возможными носителями. Еще две дюжины из Мельбурна – и новые положительные анализы. Вот вам и миф об Австралии как догре-ховном Эдеме, свободном от пситтакоза.

Но если дикие птицы в стране заражены этой бактерией, как вышло, что люди, держащие у себя волнистых попугайчиков и души не чающие в говорящих какаду, вообще не болеют? Причина, как предположил Бёрнет, – это не какой-то волшебный иммунитет, а невежество и недостаточное диагностирование. Австралийские врачи просто не распознают пситтакоз, даже когда он хрипит им прямо в лицо. Чтобы проверить свою догадку, Бёрнет начал искать случаи человеческих заболеваний, которые выглядели как пситтакоз, но могли быть диагностированы как грипп или тиф. Он вместе с помощником нашел семнадцать человек с лихорадкой, кашлем, головной болью, пневмонией и так далее, которые контактировали с домашними птицами – либо волнистыми попугайчиками, купленными у заводчиков, либо с другими попугаями и какаду, недавно пойманными в дикой природе. Самым интересным примером для него стала группа из двенадцати человек, заразившихся от одной партии больших желтохохлых какаду.

Этих птиц – всего их было сорок девять – купил у птицелова один житель Мельбурна, рабочий, который приторговывал птицами в качестве дополнительного источника дохода. Бёрнет назвал этого человека «мистер Икс», сохранив, по медицинской традиции, его анонимность. Мистер Икс держал живой товар в маленьком темном сарайчике на заднем дворе. Первым признаком болезни среди птиц через несколько недель после переселения в его «птичник» стала смерть восьми или девяти из них. Но к тому времени мистер Икс не терял времени зря: он успел продать семь птиц жителям своего района, а потом отправил двенадцатилетнего сына на местный рынок, выдав ему еще двадцать. Сын, дочь, жена и теща мистера Икс заболели. Пятеро соседей и еще три человека, все – жившие в домах с какаду, купленными у мистера Икс или его сына, тоже заболели, некоторые из них – тяжело. Никто не умер. Сам мистер Икс в этот раз вообще не заболел; возможно, потому, что в мире нет справедливости, но, скорее всего, потому, что, контактируя с Rickettsia psittaci за время торговли птицами, сумел приобрести иммунитет.

Макфарлейна Бёрнета, биолога и врача, интересовали не только люди, но и птицы. И бактерии. Он знал, что большие желтохохлые какаду гнездятся в дуплах деревьев, откладывают по два-три яйца, а птицеловы обычно похищают их из дупел незадолго до того, как они оперяются. Бёрнет подозревал, что почти все детеныши заражаются бактерией еще птенцами, до того, как покидают гнездо (или их оттуда забирают). «Если молодых какаду после поимки держать в хороших условиях, – писали они с соавтором, – они остаются здоровыми и не представляют угрозы для людей»[106]. Точно так же и в дикой популяции превалентность инфекции может быть высокой, но здоровье птиц от нее страдает мало, и она не оказывает заметного влияния на смертность. «С другой стороны, когда птиц селят в тесноте, не обеспечивают достаточным питанием и освещением, латентная инфекция проявляет себя». Бактерия размножается и «выделяется в больших количествах». Она вылетает из клеток вместе со сброшенными перьями, частичками помета и пылью. Она передается по воздуху, словно Моисеева чума. Люди вдыхают бактерии и заболевают. Бёрнет понимал, что никто из официальных лиц Австралии не сможет запретить продажу какаду или даже настоять, чтобы их содержали в более гуманных условиях.

Но именно эти меры сейчас необходимы, угрюмо добавил он. А потом занялся другой болезнью.

44

Этой другой болезнью была Ку-лихорадка. Помните тех брисбенских мясников в начале тридцатых, которые страдали от таинственного лихорадочного недуга, похожего на тиф? Работа по расследованию этих случаев сначала досталась Эдварду Деррику, новоиспеченному директору микробиологической лаборатории в Министерстве здравоохранения Квинсленда. Он ввел кровь заболевших морским свинкам, убедился, что после этого инфекция передается от одной свинки другой, и заявил о существовании «отдельной клинической сущности», нового патогена, который не распознается ни одним стандартным лабораторным анализом на тиф, бруцеллез и другие известные похожие заболевания[107]. Но он не смог рассмотреть этот новый патоген в микроскоп и не смог вырастить его в пробирке. Заподозрив, что это вирус, он обратился за помощью к Макфарлейну Бёрнету.

В октябре 1936 г. Деррик отправил Бёрнету образец печени морской свинки, зараженной патогеном, который свирепствовал среди работников скотобоен. С помощью этого образца Бёрнет и его ассистент продолжили распространение инфекции, заразив других морских свинок и мышей. Как и Деррик, Бёрнет и его ассистент проверили животных на наличие бактериальных патогенов, но ничего не обнаружили. Так что они заподозрили наличие «фильтрующегося вируса», микроба, настолько мелкого, что он мог пройти сквозь мелкую сетку специального фильтра для бактерий[108]. Они взяли маленький мазок из кашицы, сделанной из селезенки зараженной мыши, создали из него препарат для микроскопа и заглянули в объектив. Через тридцать лет Бёрнет вспоминал: «Самые значительные открытия обычно приходят к вам постепенно, в течение дней или недель. Но вот открытие, что Ку-лихорадка – это риккетсиоз, стало исключением. Его можно датировать с точностью до минуты»[109]. Он увидел маленькие, похожие на палочки «включения» в некоторых клетках селезенки. Чтобы присмотреться получше, он сделал еще один мазок и приготовил новый препарат селезенки. На этом препарате палочек оказалось намного больше: одни – в клетках селезенки, другие – в свободном плавании. «С этого момента у меня не было никаких сомнений о природе патогена, вызывающего Ку-лихорадку»[110]. Это еще