стрельнуть в него из лука и это… столкнуть тоже со скалы… ну, для верности, а иначе бы он Альфу всё-таки добил!

- Выходит, ты спасла Альфу и себя?

- Ну и себя, наверное, тоже… только… я же, выходит, человека убила?

Он смотрит на меня так, словно в первый раз видит. И это впервые, когда его спокойствию пришёл конец.

- Жизнь – сплошная неоднозначность. Но ты даже представить себе не можешь, как сильно я тебе за неё благодарен!

- Да… я, в общем-то, сама себе тоже благодарна, но… меня же теперь, наверное, в тюрьму посадят, да? За преступление?

Проглотив что-то терпкое и крупное, он умудряется меня успокоить:

- Никто в тюрьму тебя не посадит. Мы абсолютно со всем разберёмся, и даже не смей волноваться. Пойдём… у нас есть дела поважнее.

25 Hours (Schwarzbass Remix) - Umme Block

Она сидит на его постели, на самом краешке, но от того, как расположены её ладони – на запястье его руки и на животе – кажется, будто она обволакивает его целиком. Он лежит с закрытыми глазами, с прозрачной маской на лице; его руки выпрямлены вдоль тела; из-под простыни в звёздочку виднеются худые, но всё ещё такие сильные плечи, что у меня начинает щипать в носу от тоски по ним.

У неё больше прав на него. Больше, чем у кого бы то ни было в этом мире, и спорить с этим бесполезно: такая связь прочнее любой другой, потому что неопровержима.

Я изо всех сил стараюсь не стучать сердцем слишком громко, не тревожить их, и мы оба – я и отец Альфы – так и стоим в дверях, не решаясь пошевелиться.

Но потом он, отец Альфы, очень тихо, почти шёпотом всё-таки зовёт её, и когда она поворачивает лицо, я вижу её глаза. В них нет слёз – по-видимому, уже нет – но есть бездонный и бесконечный океан страдания, рождённого от любви. Я сразу понимаю свой сон: это ведь она! Это её я видела, а не себя, и это её ребёнок тонет!

Меня аж трясёт: до изнеможения сильно хочется подбежать и прикоснуться к Альфе, ощутить его тепло и отдать хоть сколько-нибудь своего, но одновременно до паралича в конечностях страшно, ведь будь я на её месте, я бы себя уже разодрала на кусочки. Я бы любого искромсала, кто мог бы поставить под угрозу жизнь моего ребёнка… или моего Альфы.

А она улыбается.

- Привет, - тихо говорит. – Его только час назад привезли... из операционной. Сказали, скоро отойдёт от наркоза и… нам остаётся ждать.

Она отпускает Альфу и подходит ко мне.

- Можно тебя обнять?

От её вопроса у меня совсем голову сносит и руки трясутся, как лихорадочные.

- Я думала, вы меня ненавидите… - выпаливаю.

Она усмехается и качает головой:

- Это было бы всё равно, что ненавидеть саму себя.

Потом, как-то дребезжаще вздохнув, заявляет:

- Ты хоть и не любишь обниматься, но мне сейчас это надо, понимаешь? Так что я тебя обниму, а ты потерпи, идёт?

Я не успеваю ответить. Она обнимает… а мне так хорошо, словно это мама меня обнимает… или даже сам Альфа, или его отец.

- Нам нужно оставить их одних, помнишь? – неожиданно говорит он.

- Помню… но хоть немножко ещё побудем, а? – просит она его.

Вот теперь её глаза наполнены слезами. Он кладёт ладонь ей на спину, и как только это происходит, как только он прикасается к ней, я физически ощущаю, что ей становится легче… и мне заодно.

- Вот, переоденьтесь пожалуйста.

Никто из нас не заметил солдата из армии изумрудных костюмов. Их двое: мужчина и девушка. Девушка протягивает мне уже опостылевшую рубашку с завязками на спине, только на этот раз она в звёздочках.

- Можно ей остаться в своей одежде? – озвучивает отец Альфы мои чаяния.

- Нет, нельзя. Мы вам уже уступили, будьте добры соблюдать хоть какие-то правила! – с чувством выговаривает мужчина. – Девочку срочно нужно дообследовать, этим прямо сейчас и займёмся. Где её карта? Привезли?

Я ни разу не видела у отца Альфы в руках никаких бумаг, а теперь вот они, пожалуйста.

- У неё уже брали анализы и провели лечение. Просили вам передать, что все данные сохранены в её медицинском профиле. Вам же он тоже доступен?

- Ну конечно, да. А я и не знал, что технологии теперь добрались и в деревню. Ну ладно, сейчас посмотрим.

Если бы не Альфа, я бы этому дядьке дала промеж глаз: зачем он так про нашу больницу? Они ведь спасли нас, и жизнь Альфе сохранили.

- Ложись на свою кровать и не вставай. Твои обезвоживание и истощение видно невооружённым глазом, - строго приказывает он мне.

Только теперь я замечаю вторую кровать в комнате.

- Дайте им пару минут, - спокойно, но как-то неоспоримо, заказывает отец Альфы.

- Ей нужно обследование, а ему покой, я вам в сотый раз повторяю!

- А я вам в стопервый: их нельзя рассоединять!

- О, боже мой боже! – почти вскрикивает доктор. – Через десять минут медсестра за тобой вернётся и отвезёт на ультразвук. Будь готова! - бросает мне и выходит вместе с девушкой.

- И мы пойдём, - говорит отец Альфы, обнимая жену за спину, разворачивая её к выходу. – Будем неподалёку, ладно? Вот телефон, позвони, если вдруг что.

На экране видны пять имён: Моя Мама, Мой Папа, Мой Другой Папа, Папа Альфы и Мама Альфы. На все случаи жизни, только самого Альфы не хватает.

- Простите, пожалуйста… - осторожно касаюсь я её плеча. - А вы мне не скажете, что с ним? Или что у него было? Что нашли там, в операционной?

Она снова вздыхает… так глубоко и так болезненно, что лучше бы я этого не слышала, а ещё лучше и вовсе ничего не спрашивала.

- Много всего, солнышко. Но, что нашли, уже починили. А мы ведь будем любить его любым?

- Конечно.

- Любить всегда?

- Всегда и никогда не останавливаясь.

- Хорошо… - снова улыбается она, а мне становится тепло-тепло. – Тогда давай просто ждать его? Он ведь об этом знает, что мы его ждём… Так?

Она поворачивается к мужу, заглядывает в его глаза.

- Так, - отвечает он и тоже смотрит в её, будто никого в мире кроме них