На пластиковом кармане, приделанном к боку тележки, хранится кипа бумаг и твёрдый картонный планшет с зажимом. Я вынимаю их, начинаю вчитываться, но ничего из написанного мне не помогает.

- Я не знаю… не помню его фамилию.

- И имя тоже не запомнили?

На её лице строгость и осуждение. Профессиональное. Её глаза словно бы говорят: «Не место тебе здесь с такой памятью».

Röyksopp - Tell Him

И я тоже отвечаю ей и тоже глазами: «Ещё как, место! Только моё и ничьё больше! Пусть и без памяти, но я чётко знаю одно: он мой человек, и я должна быть рядом с ним. Он нуждается во мне так же, как и я в нём».

- Кого потеряли? – внезапно обращается к нам женщина постарше.

Глаза у неё голубые, как у меня, но… я уже боюсь загадывать.

- Ты не знаешь, кого вчера привезли на вертолёте?

- Знаю. Только это не вчера было, а позавчера.

Позавчера… Сколько же времени я пролежала в своём боксе?

- Он в пятнадцатой.

Моё сердце бьётся так, словно собралось и вовсе вылететь из груди. Господи, думаю, хоть бы они ничего не заподозрили.

- Это туда, - кивает в нужном направлении Лиза. – Только как вы разберётесь, в какие пробирки его образцы собирать, если не знаете фамилию?

- Так он без фамилии, - вмешивается женщина. – Спасатели подобрали группу молодёжи в горах, ты не слышала?

- Да ну? – взлетают брови Лизы.

- Да. У всех истощение, но в целом, они более-менее в порядке, не считая коллективной амнезии. Один только парень сорвался, побился весь – его к нам определили. Вчерашний день пережил, две операции ему сделали… а насчёт сегодня… не знаю, выжил ли, я сама только заступила. Тут и полиция была вчера и позавчера, ты и это пропустила?

Ответ Лизы я не слышу. Точнее, слышу, но не понимаю слов. Зачем множество операций тому, у кого сломана нога? Ну пусть одна какая-нибудь операция и фиксатор… вроде пластикового гипса, а остальное… зачем?

Я снова ощущаю вялость в ногах. Номера боксов попадаются всё время не те, и пятнадцатый никак не находится. Мне бы сосредоточиться и подумать логически, как его найти, но истерика внутри не даёт не то, что думать, а даже нормально видеть.

- Нельзя, нельзя, - шепчу ей. – Соберись! В руки себя возьми!

Тринадцатый, четырнадцатый, пятнадцатый. Меня снова бросает в жар, сердце, кажется, вот-вот проломит рёбра. Ноги ватные отказываются двигаться. Вся надежда на руки – ладони, хоть и потные, но вцепляются в ручку на двери мёртвой хваткой.

Кровать в пятнадцатом боксе пустая. Рядом с ней стоит корзина со скомканным больничным бельём. Комплект сложенного чистого лежит рядом.

Пол внезапно становится шатким и совсем не твёрдым, а комната с пустой кроватью мутнеет на глазах.

Кто-то лупит меня по щекам и старается приподнять мою голову.

- Ну что же ты делаешь, глупая! – говорит этот кто-то. - Тебя просто побились все искать! Тебя ищут, ты понимаешь? Срочно ищут, а ты лазаешь по чужим отделениям, кто, вообще, тебя впустил?

Дверь в моё отделение, оказывается, тоже открывается карточкой. Как это у меня получалось всё время входить и выходить без неё?

Медсестра удерживает меня под руку, но идти я способна и без помощи. Хотя ноги всё равно ватные. И руки. И голова.

- Что с ним, - как-то пискляво получается у меня выдавить. – Скажите же хоть кто-нибудь…

Я не обращаюсь конкретно к ней, и вообще, уже ни к кому не обращаюсь. Мои слова словно направлены в Космос. И вопрос уже давно не в том, что с ним… а в том, когда я смогу его обнять.

- Отец забрал!

Смысл сказанного доходит до меня не сразу, но всё-таки доходит.

- Какой отец?

- Его, конечно. Его отец приехал и забрал в клинику получше! Можно подумать, у нас тут плохая больница! Чем это, интересно, мы ему не угодили? Да наши доктора этого парнишку, можно сказать, с того света вытащили… хоть и ненадолго, но то, что он всё ещё живой…

Она снова протыкает мою вену, подключает систему. Я закрываю глаза и плыву… Он жив – это главное. Нет ничего главнее. И его забрал отец. Отец защитит его, не даст в обиду, не то что я.

Röyksopp - Some Resolve

Это его руки. Его энергия – ни с чьей другой не спутать, потому что только она умеет так наполнять уверенностью, и никого больше не захочется с такой силой обнять в ответ. Только на его груди так спокойно. Безмятежно. И запах тоже его… почти. Только щетина колкая. Но он ведь, давно не брился, должно уже было сильнее отрасти…

Я открываю глаза. И это, конечно, Альфа, я не могла ошибиться, только он… на полвека старше. Ну не могло же его лицо так постареть за два… или сколько там уже дней?

Его глаза смотрят даже не в мои, а сквозь них, куда-то в такие глубины меня, о которых, кажется, я и сама не подозреваю. Мы сидим так долгие, почти бесконечные минуты, точнее он сидит, а я лежу на его руках.

- Не знаешь, кто я? - наконец, спрашивает.

- Знаю.

Может, и не помню, но узнаю очень хорошо.

- Мне сказали, ты забыла… многое.

В моей руке нет иглы и трубки, привязывающей к системе, а сама система отключена.

- Забыла, - подтверждаю. - Давно вы тут?

- Некоторое время. Только мы «на ты»… всю жизнь были.

Всю жизнь. Интересно, какой именно промежуток всей моей жизни он имеет в виду. Неужели прям всю?

- А… а где…он?

- Едет в другое место.

- Почему?

- Тут не всё есть…что ему нужно.

- Вы оставили его одного?

- Нет. С ним мама. Поверь, это даже надёжнее, чем со мной. Намного, - как-то горько усмехается он. - Скоро и ты увидишь свою. Поедем?

Куда? В новую больницу? К моей маме? Домой?

- Поедем.

Глава 30. Магия

Phoria - Current

Blooming in the Valley - Omid Shabani

Уже утро, и за окном машины, несущейся по белоснежной дороге, мелькают горы и леса, тоннели, редкие, чем-то похожие на наш лагерь индейские резервации.

Он отдал мне свою кофту – это то, что я помню, а вот ноги укрыл, наверное, когда я