— Не за что, — тонкие пальцы легли на тыльную сторону широкой ладони и принялись нежно поглаживать кожу. — Я понимаю, что тебе это дается очень непросто.

— Когда меня везли по коридору, — медленно продолжил изливать душу Миша, — я совершенно не понимал, что буду делать вне этих стен. Но там же случайно услышал, что кто-то из санитаров попросил своего коллегу приколоть к стене график дежурств с помощью кнопки…

— Насколько я помню, в детстве таким прозвищем ты окрестил Алину, — прищурившись, заметила Нина.

— Точно, — подтвердил Гром. — И вот тогда меня словно током ударило. Иллюзия безысходности спала, и я в душе будто заново родился.

— Я рада, — стараясь скрыть непрошенные слезы, вымолвила Нина Олеговна и с надеждой в голосе уточнила: — Поедешь после больницы в реабилитационный центр?

— Конечно, — твердо произнес молодой человек. — Нам необходимо выгнать из меня всю эту дрянь.

— Через недельку, думаю, ты сможешь отсюда выйти.

— Чтобы в полной мере пройти восстановление после детоксикации.

— Но у тебя ведь есть цель.

— Эх, мам… Ломка такая вещь… Никому не пожелаешь испытать ее.

— Я видела и помню тебя в этом состоянии.

— Прости меня.

- Я на тебя никогда не держала зла за это. Наркотик… Он ведь управляет человеком.

— Совершенно верно.

— Но только ей удалось украсть тебя у смерти.

— Да.

Шло время. Мишина мама оплатила лечение в одном из наркологических реабилитационных центров, откуда его вот-вот должны были забрать высококвалифицированные специалисты. Благодаря введенному блокатору парень пока не впадал в абстинентное состояние. Однако ему каждый раз становилось не по себе, когда вспоминал о том, что кодирование от наркотической зависимости не вечно. Хотя врачи и уверяли, что в центре позаботятся не только о его физическом, но и психическом здоровье, Громов заметно нервничал перед выпиской. Его подстегивало лишь то, чтобы как можно скорее поправиться и найти Алю, которая за все время так и не объявилась.

Нина Олеговна не раз звонила девушке, но телефон (как мобильный, так и домашний) находился вне зоны доступа. Это ей показалось подозрительным, и однажды женщина наведалась к Селезневым в гости. Каково же было ее изумление, когда вместо Анны или самой Алины дверь открыл какой-то незнакомый мужчина в форме следователя и сообщил, что в данный момент происходит опись всего имущества семьи. На вопрос, что случилось, Нина получила шокирующий ответ:

— Гражданин Селезнев серьезно проигрался в подпольном казино. К сожалению, хозяева заведения оказались чисты перед законом. А вот ваш знакомый заложил свою квартиру и потерял.

— А где сейчас вся семья? — упавшим голосом уточнила Громова.

— Женщины выехали отсюда за несколько дней до происшествия, — передал показания Георгия пристав. — А вот отца мы в обезьянник посадили. Надрался, как скотина и кулаками махать начал.

— Все ясно. Спасибо.

Нина Олеговна не знала, рассказывать ли правду сыну или немного обождать. С одной стороны, нестабильное психическое состояние парня останавливало, с другой — она прекрасно понимала, что в подобном состоянии парень очень хорошо почувствует ложь. Так как последний довод перевесил на чаше весов, она сразу решилась открыть ему правду.

Михаил воспринял ее рассказ достойно: он спокойно выслушал родительницу и хладнокровно сообщил, что тем более обязан прийти в норму, чтобы найти ее и постараться утешить. Он решил, что Алина его уже наверняка похоронила и даже мысли не допускал о том, что девушка смогла так быстро забыть его, начать новую жизнь, найти замену ему. Подобные домыслы он гнал от себя и перекрывал им всякий доступ к собственному рассудку. Но то было до перевода из одной лечебницы в другую.

Попав в более широкий круг таких, как он сам, Громов буквально возненавидел свои слабость и зависимость перед героином. Ему еще повезло, что остался цел и морально был готов к тому, что всю оставшуюся жизнь проведет без иглы. К сожалению, очень многим требовалась мотивация. Кто-то уже успел обзавестись букетом болезней, от кого-то отвернулись почти все родные и близкие. Многие из них отрицали, что больны и постоянно искали способ, чтобы сбежать.

Также, как и с ними со всеми, с Мишей работали высококлассные психологи самых различных направленностей. Молодого человека обязали к общественным работам в парке и гараже. С каждым днем ему доверяли все больше. Бывали, конечно, дни, когда ему приходилось особенно тяжело. Будто багровый змий искушения и былой эйфории поднимался вверх и тянул Грома за собой на дно. В такие моменты хорошо помогали контрастный душ и мысленный образ Али, по которой молодой человек очень сильно тосковал.

Также Громов испытывал отвращение к себе зависимому. Постоянно вспоминая, как обходился с близкими ему людьми, он желал только одного: чтобы это оказался всего лишь страшный сон. Чтобы знал, что вот-вот проснется и все встанет на свои места.

Но с каждым новым днем ему становилось еще тяжелее. Он по-прежнему находился в неведении насчет Алины и своего ближайшего будущего. Мать оформила ему институте академический отпуск, а лечащий врач сказал, что нужно будет потом еще какое-то время наблюдаться в наркологическом диспансере по месту прописки. В том случае ему аж в течение трех лет нельзя будет садиться за руль и сдавать на права. Ну, и, как следствие, освобождают от воинской обязанности.

Однако, Михаил был этому совсем не рад. Уж лучше бы отслужил, чем столько времени стоять на учете у нарколога. Да еще и это клеймо наркомана… Вполне оправданное, если подумать о том, что когда-то зависимый человек может в любое мгновение сорваться. Поэтому друзей теперь не вернешь. Все кроме Алины и матери отвернулись от него.

Поняв, что не готова к диалогу, мама отстала от меня. Я же вновь погрузилась в свои мысли. По-хорошему, надо было взять себя в руки и перестать думать о друге. Только я не могла заставить себя это сделать. Подобное было не в моих силах. Разве может быть настолько паршиво? Будто сердце из груди вырвали, сжали, и когда оно перестало биться, засунули обратно.

— Мы на следующей станции выходим, — все же нарушила молчание моя спутница. — Алиночка, ну не терзай себя. Ты представить себе не можешь, как мне больно видеть тебя такой.

— Какой? — эхом проговорила я. Смотреть на родительницу мне почему-то не хотелось. Поэтому я делала вид, что внимательно изучаю шов на старой сумке, что лежала на моих коленях.

— Потерянной.

Странно. А какой еще она ожидала меня увидеть, после того, как я узнала, что Грома больше нет? Радостной? Счастливой? Еще и эта история с папой… Мы так быстро собрались и уехали, даже не оповестив его об этом. Как он отреагирует на то, что нас нет дома? Или ему уже настолько все равно, что отец и не заметит нашего отсутствия.

Выйдя из поезда, пошли к автобусной остановке. Мама пыталась снова со мной заговорить, но я либо отмалчивалась, либо произносила что-то нечленораздельное. Я видела, что ей тоже тяжело далось решение уехать из Москвы. Однако, на работу она все же сможет ездить. Только вставать ей надо будет часов в пять утра, если не раньше. Мне же на время придется забыть об учебе.