– Она могла иметь значение, – не согласился Савиньяк, – если графа Васспарда не убивали ни дядя, ни сестра. Все мы знаем, на что способны шальные пули, но лично мне трудно представить, что графиня Борн предпочла кинжалу или яду пистолет, который требовалось еще найти и зарядить.

– Габриэла научилась обращаться с оружием в Борне. – Ирэна смотрела куда-то поверх головы Савиньяка. Если б не собственный, двадцать лет ковырявший душу гвоздь, Ариго потребовал бы оставить графиню в покое, но раны надо чистить, как бы больно ни было.

– Вы можете сказать, – вновь повел разговор Ойген, – в Васспарде пропадали пистолеты?

– Мне об этом ничего не известно.

Какие у нее красивые руки! Руки, волосы, глаза… Таких женщин не бывает, это видение, сон, только вот разговор отнюдь не волшебный! Страшный разговор.

– Полковник, – маршал на графиню не смотрит, и это хорошо! – Об оружии уместнее спросить у вас.

– Я могу сказать одно – убийце, если он сохранил хладнокровие, удобнее всего было вычистить пистолет и вернуть туда, откуда он его взял. Это могла быть оружейная, личные комнаты и арсенал гарнизона. Кроме того, в конюшне для гонцов всегда держали седла с заряженными пистолетами в ольстрах.

– Графиня Борн могла взять один из этих пистолетов и вернуть на место?

– Это мог сделать любой из членов семьи или доверенных слуг, но я не верю, что Габриэла догадалась бы так поступить. Скорее она набросилась бы на Юстиниана с ножом, что, собственно, однажды во время обеда и произошло.

– Разделяю ваше неверие. – Ойген, как всегда, церемонен… Неужели они оба ослепли: южанин и бергер?! – Сударыня, не могли бы вы как можно точнее описать предшествующий несчастью день?

– Извольте. – Графиня слегка повернулась и теперь смотрела на барона. – С утра и до полудня все шло как обычно. Слуги готовились к приезду отца и завтрашнему приему, граф Гирке отлучился по делам, Юстиниан и Валентин фехтовали, я была с матерью, Габриэла – у себя.

– Я правильно помню, что ваш супруг находился в армии?

– Да, он подал в отставку уже после смерти Юстиниана. Мне продолжать?

– Если вы готовы.

– Я должна. Сразу после полудня отец сообщил о непредвиденной задержке.

– Письмом или на словах?

– Письмом. Он любил повторять: то, что не записано, будет искажено.

– Кто привез письмо?

– Эдуард, молочный брат графа Гирке и наш доверенный слуга. Отец предпочитал отправлять письма с ним.

– Задержка была случайной?

– Да. – Она опустила ресницы. – Валентин…

– У отца время от времени случались легкие расстройства желудка, – пояснил брат. – В эти дни, если была такая возможность, он оставался в постели с грелкой.

– Как приняли известие в замке?

– Это никого не удивило.

– Перед обедом, – мягко перебила графиня, – камеристка Габриэлы доложила, что сестра волнуется. Подобное с ней случалось все чаще, успокаивающее питье помогало не всегда. Мать велела отнести обед в комнаты, но Габриэла отказалась есть у себя и вышла к общему столу. Между ней и Юстинианом случилась ссора, во время которой сестра схватила со стола нож для мяса. Ее остановил Гирке.

– Какова была причина ссоры?

– Не все ли теперь равно?

– Нет, сударыня.

– Габриэла начала упрекать Юстиниана в том, что он сидел за одним столом с убийцей и негодяем, подразумевая герцога Алва. Юстиниан сдерживался, сколько мог, но потом ответил в том смысле, что отношения самой Габриэлы с убийцей и негодяем совместными трапезами не ограничивались.

Два слова, и погибший пять лет назад Джастин перестал быть чужим, но от того, что граф Савиньяк в очередной раз согласился с Рокэ, ясности не прибавилось. Вдова Борна могла как оказаться убийцей брата, так и быть ни при чем. Схваченный в ярости нож – не улика, скорее наоборот.

– Чем завершилась ссора? – Райнштайнер шел к цели медленно и основательно, словно вычерпывал пруд в поисках клада.

– Графиню Борн увели. – Краткость Придда впечатляла. – Подали следующую перемену.

Вот так «спруты» и живут, то есть жили. От отобранного ножа к жаркому – или что там ели в Васспарде?

– Из-за стола мы встали довольно быстро, – вернулась к воспоминаниям графиня. – Я осталась с матерью, Валентин с Юстинианом поднялись в фехтовальный зал, а дядя, как и собирался, вызвал управляющего.

– Полковник, как и когда вы расстались с братом?

– Довольно поздно. Юстиниан много рассуждал о том, что пытаться сместить Фердинанда – не только глупость, но и преступление, которое на руку врагам Талига. Теперь мне кажется, что, говоря со мной, он готовился к разговору с отцом. Если потребуется, я могу вспомнить более подробно.

– Доводы вашего брата повлияли на ваши дальнейшие поступки?

– Скорее они заставили меня задуматься, что косвенным образом определило мое будущее. Когда я вышел из Багерлее, мне осталось решить лишь сиюминутные задачи.

– Валентин, – окликнул уже не казавшийся пьяным Ариго, – ты провел с Джастином почти неделю, он что-нибудь говорил о своих врагах?

– Или, – добавил Ли, – о друзьях. Кроме Алвы, разумеется.

– Юстиниан резко отзывался о кансилльере, тессории, герцоге Колиньяре и еще нескольких не столь значительных персонах, но я не назвал бы это личной враждой. Я отнюдь не уверен, что мой брат был в должной мере знаком со всеми, о ком говорил.

– Господа, – предложила хозяйка, – давайте перейдем в зимнюю столовую. Там подан легкий ужин.

Мать предложила бы шадди, но Придды любви к морисскому ореху не испытывают. Север и традиции, объединившись, дают много, но отбирают не меньше. Впрочем, это можно сказать и про юг.

– Я не голоден, – заверил вставший первым Ариго.

– Холодное мясо с горчицей пробуждает память, – наставительно сказал Райнштайнер.

Лионель всмотрелся в серьезное бергерское лицо и не выдержал – брякнул, что сыр способствует остроте мышления. Барон, запоминая столь полезные сведения, кивнул и вернулся к убийству. Милый дружеский вечер продолжался, Райнштайнер под холодную телятину вытрясал из брата с сестрой душу, а те пытались делать вид, что это совсем не больно. Они ничего не скрывали и ничего в роковую ночь не видели и не слышали.

Нафехтовавшийся Валентин проспал до утра, об убийстве он узнал после завтрака, который в обители «спрутов» умудрились подать вовремя. За столом собрались все, кроме Юстиниана и Габриэлы; застольное молчание Валентин счел следствием дурного настроения наконец приехавшего батюшки, а мертвого брата увидел уже в домовой церкви.

Сестра знала чуть больше, она допоздна засиделась с письмом мужу, и к ней, увидев свет, постучала камеристка Габриэлы, доложившая, что госпожа пропала.