– Я была на собрании анонимных алкоголиков в епископальной церкви на улице Ван Бурена. Так же, как и в любой вторник в последние одиннадцать месяцев. Моя наставница подтвердит вам это. Она бывает там каждую неделю. Собрания начинаются в восемь вечера, – сказала она. – Только не вмешивайте в это моего мужа.

– Вы поэтому здесь работаете? – тихо спросила Ника. – Чтобы не впутывать в это своего мужа? Так вы могли расплачиваться с Харрисом, чтобы тот ничего не сказал Дэниелу?

Лицо Эмми безвольно обмякло. Она метала вокруг беспокойные взгляды.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Все в порядке, – мягко сказала Вероника. – Полиция уже знает о тех фотографиях. Он больше никогда не причинит вам боль. Если вам есть что еще сказать мне, можете говорить.

В глазах Эмми заблестели слезы. Она заставила себя выпрямиться.

– Хотите, я заверну для вас что-нибудь? – Ее голос дрогнул, выдавая слабость под маской вежливости, которую она пыталась надеть, но не очень успешно.

Должно быть, Ника тоже услышала это. Она указала на большую палетку под стеклом.

– Знаете что, я, пожалуй, возьму весь этот набор.

Эмми провела по штрихкоду, натянуто улыбнувшись, когда Ника протянула ей деньги. Ника взяла пакет с прилавка, наши взгляды встретились. Я была уверена, что мы думали об одном и том же.

У Эмми был мотив. Но еще у нее было алиби. И если Эмми не помогала Терезе убить Харриса, то кто помог?

– И что все это значит? – спросила Вероника, бросая пакет с косметикой мне на колени и захлопывая за собой дверцу.

Эмми Рейндольс определенно была той самой Эмми из телефона Харриса. И определенно это она звонила на анонимную линию в полицию, но если она была на собрании анонимных алкоголиков с восьми до девяти, она никак не могла быть возле бара в то время, когда я покидала его вместе с Харрисом.

– Это значит, что Эмми там не было, но у Терезы точно был мотив. И у нее все еще нет алиби. – Я подумала о наличке, которую, по словам Стивена, он нашел в ее ящике с нижним бельем. Что, если она убила Харриса по причинам менее благородным, чем месть? Что, если она убила его из-за денег? – Что, если Ник прав и Тереза по уши завязла в делах Феликса?

Ника положила голову на подголовник, развернувшись так, чтобы видеть меня.

– Думаешь, Тереза работает на Феликса не только по вопросам с недвижимостью?

– Вполне возможно. – Кроме того, Ник был прав во всем остальном. – Харрис явно предпочитал девушек определенного типа. Если Феликс хотел убрать Харриса, Тереза была бы идеальной приманкой. Может, я просто опередила ее.

– Что будем делать с Ником? Этот мужик словно собака, которая чует кость. Если он пойдет дальше, доверившись своему нюху, то скоро окажется у дверей нашего гаража.

Я покачала головой, больше для того, чтобы убедить саму себя.

– Нет тела, нет дела. – В принципе, можно было обвинить кого-нибудь в убийстве и не имея тела, но, по рассказам Джорджии, я знала, что в таких случаях трудно было хоть что-то доказать. Нику были бы нужны веские доказательства. Он не мог арестовать нас только на основании чутья. – Джулиан сказал Нику, что женщина на фото не та Тереза, с которой он разговаривал. Тереза пока не проболталась, мы тоже. Ник не сможет подобраться к Жирову ближе, чем на метр, адвокаты Жирова не допустят этого. Ник сам сказал, что к Жирову ничего не пристает. Если никто из нас не проболтается, у Ника в лучшем случае будут только косвенные улики. В какой-то момент Ник устанет гоняться за тенью и дело заглохнет. – Я уставилась в окно на бесконечные ряды машин, на яркий единый блик от множества ветровых стекол. Люди пропадают каждый день. Время идет, дела накапливаются. «В конце концов, – сказала я себе, – дело Харриса будет погребено под кучей других».

– Тогда лучше бы тебе убедиться, что в твоей книге нет никаких ферм по выращиванию дерна.

– Это было кладбище, – пробормотала я, глядя в окно. Слова практически затерялись среди непрерывного лепета Зака с заднего сиденья. Ника с недоумением посмотрела на меня. – В книге, – пояснила я. – Она закопала мужика на кладбище, в свежевырытой могиле. Поверх другого парня, которого недавно похоронили.

Вероника задумалась. Затем, будто прикрепив это знание на пробковую доску в глубине своего сознания, признательно кивнула.

– Хорошо. Жаль, что мы не подумали об этом раньше. Надо будет попробовать сделать так, когда ты убьешь Андрея.

– Мы совершенно точно не будем убивать Андрея.

– Попробуй скажи это Ирине Боровковой.

Магазин Рамона был погружен в темноту, только в одном из окон горел тусклый свет. По дороге из гипермаркета я получила сообщение от кузена Вероники, в котором сообщалось, что мой минивэн починили и я могу забрать его в восемь вечера. Но когда я подъехала к магазину, ворота гаражного отсека были уже опущены и неоновая вывеска в окне не горела. Часы на приборной панели одолженного Рамоном седана показывали, что я приехала вовремя, но все вокруг словно кричало: «Уходите, мы закрыты!»

Мелкие камешки на изношенном асфальте хрустели под кроссовками, когда я вылезла из машины и прошлась по территории. Я нашла свой минивэн припаркованным за гаражом, но он был заперт, а запасных ключей у меня с собой не было. Я пнула колесо. Похоже, я приехала зря.

Я порылась в сумочке, бормоча ругательства. Должно быть, я сунула мобильный в свою большую сумку для мам, когда мы сегодня ехали домой. Это значило, что телефон сейчас – как и Ника – дома. С тяжелым вздохом я постучала в дверь гаражного отсека. Может, Рамон еще где-то внутри. Стук вышел гулким и отозвался эхом внутри помещения. Я покричала имя Рамона.

Когда никто не ответил, я попробовала толкнуть дверь в офис и с удивлением обнаружила, что она не заперта.

Колокольчики на входе зазвенели. Звук жутким эхом отразился от закопченных стен и покрытого плесенью потолка.

В сумрачном углу приемной булькал кулер с водой. Здесь пахло выхлопными газами, пепельницами и заплесневелыми автомобильными журналами, разбросанными по пластиковым стульям.

– Рамон? – позвала я. Дверь с лязгом закрылась за мной. – Рамон? Это Финли Донован. Я здесь, чтобы забрать свой…

Щелк.

Я застыла, почувствовав, как на нежную кожу моей шеи давит что-то холодное и острое. Моя сумочка с грохотом упала на пол. Это был единственный звук в комнате. Медленно я подняла руки, не смея пошевелиться. Тяжелый ботинок пнул мою сумочку прочь. Молния была расстегнута, поэтому содержимое вывалилось на пол: парик, мелочь, тюбик помады – все разлетелось во все стороны.

Я поискала глазами кошелек, стараясь не опускать подбородок. Ботинки мужчины были огромными, с широкими стальными носками и толстыми рифлеными подошвами. Его одежда пропахла сигаретами, а изо рта сильно несло чесноком. Я осторожно сглотнула, боясь порезаться о лезвие.