мужской сексуальности с законами, принятыми в 48 штатах. «Тезис за тезисом, я доказывал, что если бы законы выполнялись тщательнее, большинство из нас давно сидело бы в тюрьме, – говорил Хефнер со смешком. – Я довольно рано стал предвзятым».

Будучи свободным исследователем человеческой сексуальности, Хефнер признавал исключительную важность научной работы Мастерса и Джонсон. «До Мастерса и Джонсон не было проведено ни одного внятного исследования по физиологии секса – одной из важнейших частей нашей жизни, о который мы при этом почти ничего не знали – потому что такие исследования считались табу», – вспоминал Хефнер десятилетия спустя. Простые советы для партнеров, неспособных выразить взаимную симпатию, очень импонировали Хефнеру с его личным опытом. «Я вырос в очень типичной методистской семье со Среднего Запада – наказаний много, объятий и поцелуев мало, – и я дольно быстро понял весь вред подобного уклада, – объяснял он. – Поэтому тема была для меня крайне злободневной».

В 1960-х Playboy перешел от исключительно глянцевых картинок с обнаженными красотками к обсуждению контрацептивов, прав женщин, абортов и прочих культурных противоречий. При этом Хефнер осознавал, что при всей просветительской и практической направленности журнала на его страницах никогда не появлялось слово «клитор» – пока Мастерс и Джонсон не согласились дать интервью. «Я имею в виду, что сама природа оргазма, наслаждение, факт того, что женщины испытывают оргазм – что сейчас уже стало намного более понятным, – этой информации до Мастерса и Джонсон вообще не существовало», – вспоминал Хефнер.

В мае 1968 года в интервью для журнала Playboy, проведенном главным редактором Натом Лерманом, Мастерс и Джонсон давали беспрецедентные ответы о своем нетрадиционном исследовании извечных вопросов:

PLAYBOY: Традиционалисты также считают, что исследования, подобные вашим, разрушают всю тайну секса. Вы с ними согласны?

ДЖОНСОН: Мы считаем, что в реальных, открытых аспектах сексуальности намного больше волнующего, чем в так называемой тайне. Эта тайна, на которую так напирают традиционалисты, связана с мифами и суевериями. Понимание секса не обедняет его, а обогащает.

По мнению Хефнера, у них было преимущество перед Кинси: присутствие Вирджинии Джонсон как равного партнера. Она отличалась от загорелых сочных блондинок au naturel[21], разбросанных по всему журналу, – прекрасно эрудированная 43-летняя женщина, с тщательно зачесанными темными волосами, почти без макияжа и все в том же белом медицинском халате, в котором она появлялась на страницах Life, Time и Newsweek. Она страстно отстаивала сексуальное равенство женщин – не объективированных куколок вроде Барби, а любящих, активных участниц всего, что происходит в постели. «В книге Кинси фигурировали только мужские имена, но благодаря тому факту, что Мастерс и Джонсон – мужчина и женщина – проводили исследования вместе, результат оказался чем-то большим, чем просто мужская точка зрения», – рассуждал Хефнер. Готовность Джонсон выступать вместе с Мастерсом в качестве консультантов Playboy добавила журналу публицистической значимости, что очень порадовало Хефнера и что он с удовольствием проспонсировал. «В тысяча девятьсот шестьдесят пятом году я организовал свой фонд, и, поскольку в шестидесятых дела журнала и компании шли хорошо, мы стали активно инвестировать в разные проекты, в том числе в Мастерса и Джонсон, – объяснял он. – Мы подружились».

Несмотря на все свое отработанное спокойствие и опыт, Джини едва могла сдержать восхищение от особняка Хефнера. «Комната в синих тонах, комната в красных – каждое помещение в своем цвете, – вспоминала она. – Хеф был чрезвычайно ярким и образованным. Мне понравился его особняк. Особенно запомнилось, что все повара пребывали в рабочей готовности двадцать четыре часа в сутки. В три часа, например, можно было рассчитывать на вкуснейшие новые свежие пирожные, потому что Хеф всю ночь бодрствовал, а потом весь день спал. Он был замечательным». Лерман был впечатлен, сколько внимания уделяет им Хефнер во время их визита. «Ходила шутка, будто бы он не спал пять дней, а потом, наконец, улегся отдыхать и сказал: “Разбудите меня, только если позвонит Фрэнк Синатра или Линдон Джонсон!” – вспоминал Лерман. – В те дни до него было почти не добраться. Он редко с кем-то виделся, зато все время проводил с ними [Мастерсом и Вирджинией Джонсон] и радовался, что они считают его “своим”».

Мастерс и Джонсон осознавали, как велико культурное влияние журнала в 1960-х, особенно на миллионы молодых читателей-мужчин. «Playboy является, вероятно, единственным важнейшим источником сексуальной информации в современной Америке, – заявлял Мастерс. – И мы рады помочь им в получении достоверной информации». Наряду с популяризацией собственных советов Мастерс и Джонсон, чья клиника постоянно страдала от недостаточного финансирования, получили неплохую прибыль от сотрудничества с журналом. За следующие десять лет фонд Хефнера вложил 300 тысяч долларов в Фонд исследований репродуктивной биологии «для разработки комплексной обучающей программы для медицинских работников по лечению сексуальных дисфункций». Как представитель издания, впервые встретившийся с Мастерсом и Джонсон на съезде врачей, Лерман полетел в Сент-Луис, чтобы обо всем договориться. Он также написал брошюру «Мастерс и Джонсон объясняют», которую напечатали в Playboy. «У нас были бартерные отношения, – объяснял Лерман, который часто звонил в Сент-Луис, чтобы спросить технического совета для тематической колонки в Playboy. – Когда ему [Мастерсу] нужны были деньги, он обращался ко мне, и я находил их. Когда журналу нужна была какая-то информация, я обращался к нему. Для Playboy это была фантастическая удача, и я уверен, что Хефнер был в восторге».

Америка постоянно пребывала в состоянии разборок по поводу секса, и поэтому государство никак не субсидировало программы Мастерса и Джонсон. В отличие от судьбы большинства университетских клиник, особенно тех, которые активно одобрялись прессой и профессиональным сообществом, «вскоре стало ясно, что шансы получить федеральный грант на сексуальные исследования практически равны нулю», вспоминал Мастерс в неизданных мемуарах. И добавлял: «Наше исследование относилось к тем, которые приходится каким-то образом поддерживать самостоятельно». С 1959 по 1970 год Мастерс потратил на исследования почти половину дохода от своей врачебной практики. «Нам было нужно от двухсот пятидесяти до пятисот тысяч в год, чтобы делать то, что мы хотели, – говорил Мастерс. – И у нас никогда не было такой суммы». Излечившиеся пациенты разнообразно выражали свою благодарность, но редко делали значительные пожертвования – причем даже весьма богатые люди. «Наши пациенты никогда не стремились к публичной известности, поэтому очень редко делали пожертвования, – вспоминал бывший сотрудник Роберт Мейнерс. – Найти деньги было очень сложно, несмотря на то, что двухнедельная терапия стоила довольно дорого. Каждый терапевт вел одновременно двоих-троих пациентов, а таким образом много не заработаешь. Это занятие не было прибыльным делом».

В то время как американские политики не спешили тратить деньги налогоплательщиков