Поэтому я бесстрастно говорю Дженне:

– Ладно.

– Ты вообще меня слушаешь? – Она слегка хмурится, словно в сомнении, действительно ли я с ней согласна или сказала так, лишь бы отвязаться.

– Конечно, слушаю.

Она продолжает хмуро смотреть на меня через монитор, а затем наконец произносит:

– Хорошо.

– Дайс, ужин готов! – доносится в комнату голос мамы, и я кричу в ответ, что сейчас приду, а затем прощаюсь с Дженной и обещаю ей прислать фотографии по возможности в воскресенье.

– Я напишу тебе завтра перед твоим уходом, но заранее желаю хорошо повеселиться, Мэдс. – Сестра широко и с чувством улыбается мне. Она искренне волнуется за меня – даже сильнее меня самой.

– Спасибо, – говорю я и отключаю видеосвязь.

Спускаюсь к обеду; мама ставит перед каждой из нас тарелку с запеканкой из говядины (папа работает допоздна) и спрашивает:

– О чем хотела поговорить Дженна?

– Ох, она без конца болтала и болтала – и болтала – о завтрашнем бале, – со смехом отвечаю я. – Переживает больше меня.

Мама тоже смеется, но потом, поколебавшись секунду, спрашивает:

– Но ты ведь хочешь пойти на бал, правда?

– Ну конечно! – тут же откликаюсь я. Правда хочу. Пусть не трясусь от нетерпения и не болтаю о бале днями напролет, как остальные девчонки, но постоянно хожу с улыбкой. Это не сон, я собираюсь пойти на бал с подругами и парнем, с которым могу целоваться и танцевать медленный танец в конце вечера, а после бала мы отправимся на самую настоящую послебальную вечеринку…

Но я нервничаю – и немного боюсь тоже, – и эти переживания как бы сглаживают восторг и заставляют меня казаться безразличной. «Эффект, схожий с разрушительной интерференцией в дифракции волн, о которой мне рассказывал репетитор по физике», – невольно приходит на ум, и тут же хочется рассмеяться, но я не смеюсь, потому что такую шутку понял бы лишь Дуайт, вот только мы не разговариваем, и он ненавидит меня.

– Я так счастлива за тебя, Дайс, – улыбается мама. – Ты ведь это понимаешь, да?

– Понимаю, – отвечаю я с улыбкой, – и тоже сама за себя рада.

Прожевав запеканку, мама вздыхает и говорит:

– Только мне хотелось бы, чтобы ты надела что-нибудь… ну, немного более яркое, чем это черное платье. Хотя оно невероятно красивое, – поспешно добавляет она.

– Что мне сказать? – пожимаю я плечами. – Я влюбилась в это платье с первого взгляда, оно именно такое, как мне хотелось, лучше не найти.

Мама только смеется и качает головой, а потом просит меня «перестать ехидничать и доесть уже эту запеканку».

К субботе я уже вне себя от волнения, ладони потеют от предвкушения Зимнего Бала. Заканчиваю домашнее задание по алгебре, отвечаю на несколько вопросов по биологии, прибираюсь в комнате, играю в видеоигру и читаю учебник по английскому языку. Но время все равно тянется ужасно медленно. Минуты буквально ползут, как улитки. Спустя целую вечность до приезда Брайса наконец-то остается около двух часов, и я понимаю: пора собираться.

Как оказалось, два часа – это слишком долго, что я и обнаружила после того, как вышла из душа. Поэтому готовлюсь к балу неторопливо: наношу увлажняющий крем, делаю прическу и макияж. Но даже с учетом всех этих действий я успеваю собраться за добрых семнадцать минут до появления Брайса.

Присаживаюсь на край кровати и разглаживаю подол платья. Я уже обулась, украсила прическу многочисленными серебряными заколочками, слегка подвела серебристой подводкой глаза и нанесла тени, чтобы придать им выразительности. Сумочка-клатч у меня тоже серебристая, как и туфли. Я не планировала с ног до головы наряжаться в черное – даже мне известно чувство меры.

Когда стрелка на часах наконец показывает, что осталось восемь минут до приезда Брайса, я спускаюсь вниз. У меня при себе приглашение, мобильный телефон, немного наличных… и айпод. Ничего не могла с собой поделать. Он спрятан внутри моего клатча в кармане, который застегивается на молнию. Еще одну сумку со сменой одежды я приготовила для последующей вечеринки.

Спускаюсь по лестнице, и мама выскакивает из гостиной. Держу пари, она ждала звука моих шагов.

– Дайс, милая! – восклицает она и расплывается в широкой улыбке. – Ты выглядишь настоящей красавицей.

– Спасибо, мам, – улыбаюсь я, но желудок при этом скручивается в узел.

Папа выходит из кабинета и помахивает фотоаппаратом.

– Осторожно, чтобы я не разбила линзу, – кивком указываю я на аппарат. Родители смеются, и мама поправляет одну из серебряных заколок в моих волосах, а затем отстраняет меня от себя на вытянутых руках и улыбается. Могу ошибаться, но на секунду мне показалось, что она вот-вот расплачется.

В ответ на мамины объятия я тоже крепко обнимаю ее, но она отстраняется первой, слегка шмыгает носом и говорит:

– Мы же не хотим помять твое платье, правда?

– Во сколько Брайс должен подъехать? – интересуется папа.

– Вот-вот, – отвечаю я, и в этот момент мы все слышим с улицы шум машины. Я успела хорошо изучить этот звук, чтобы отличать автомобиль Брайса от прочих. И вдруг узел в моем животе скручивается самым тошнотворным образом. В ушах звенит, заглушая стук сердца, и я тупо смотрю перед собой на сливочного цвета стену.

Папа открывает дверь, и они с Брайсом обмениваются банальными приветствиями. И тут до меня доходит: наверное, нужно обернуться. Брайс посчитает меня невежливой.

Усилием воли вырываю себя из ступора и возвращаю к реальности, с улыбкой поворачиваясь к своему парню.

– Ух ты. Ты такая… ух, – опережает он мои слова приветствия.

Пытаюсь не поддаваться, но все равно ощущаю, как тепло румянца приливает к щекам. Мне нравится краснеть так – с порхающими в животе бабочками.

– Ты и сам выглядишь как настоящий щеголь.

– Щеголь? – Брайс склоняет голову набок, приподнимая бровь. Я пожимаю плечами, и он смеется надо мной. – Ну, спасибо.

В смокинге он выглядит даже лучше, чем обычно. Смокинг, естественно, черный, как и галстук-бабочка. Белая рубашка плотно облегает мускулистую грудь, и если раньше мне казалось, что Брайс слишком хорош для меня, то теперь это неоспоримый факт.

Но Брайс улыбается мне, словно я – единственная во всей Вселенной, и мне остается лишь ответить ему застенчивым взглядом и уставиться вниз на его необычайно блестящие и, несомненно, дорогие туфли.

– Думаю, пора фотографироваться! – объявляет папа.

– Ой, подождите! – Брайс поднимает руку, которую до этих пор прятал за спиной. – Чуть не забыл. Твой букетик на руку.

Я совсем забыла о традиции носить эти букетики.

Но этот очень красивый – белая роза в окружении белых лент. Я снимаю серебряные браслеты, и Брайс повязывает ленту с букетиком мне вокруг левого запястья, а затем целует тыльную сторону моей руки, заставляя меня хихикать. Потом притягивает меня к себе, обнимает за талию, и мы улыбаемся в камеру, пока папа делает пару снимков.