— Пожалуйста… Андрей… Андрюша… Умоляю…

В этом нет необходимости. Лижу ее не только для нее. Собственный внутренний зверь насытиться не может. И даже когда Татка взрывается и с громким криком кончает, остановиться не могу. Переключаясь на внутреннюю поверхность бедра, даю ей буквально пару секунд отдышаться. А затем приступаю ко второму раунду, который длится чуть дольше первого и заканчивается нашим общим оглушающим оргазмом.

Деревья посадить мы успеваем, а вот собраться к венчанию — нет. Точнее, я к назначенному времени готов, Татка никак не спускается. После марафона в пятнадцать саженцев, подгоняемые Юлей и нанятыми ею мастерами, разбежались по разным комнатам. Я быстро управился, дамы задерживаются.

Нетерпеливо поглядываю на часы и меряю гостиную шагами. Саульскому завидую. Курит на террасе и с ленивой ухмылкой через стекло на меня поглядывает. Как никогда сильно хочется рядом задымить. Только я вот уже месяц как бросил, и начинать не собираюсь.

— Смотреть на тебя, Рейнер, как на огонь, можно вечно, — хохмит Сауль с серьезной миной.

Возвратившись в дом, дверь на террасу оставляет открытой. Меня огревает сигаретным дымом, и я будто враз хмелею. Благо на скорости свежий воздух это состояние размывает.

— Ух, Рейнер, — стуча каблуками, соскакивает вниз по ступенькам Юля. — Я из-за тебя отпуск в Италии отложила, а ты мне со своим садом чуть всё не испортил! Еще такого не видела, чтобы сначала деревья сажали, а потом женились.

Не стану оправдываться, что посадку столь срочно организовала Наташа. Хрен с ним, на себя беру, конечно.

— Допустим, я уже женат. Так что все по плану.

— Ну, это формально. Только потому, что ты наглая морда, — расходится Юля, вызывая у Саульского откровенный хохот.

— Что там дальше, Андрюша? — услышал, что Тата так называет, и взялся от случая к случаю повторять. — Дом построил, деревьев насадил. Теперь на каждого сына?

— Обязательно, — отбиваю не без грубости.

Саульские только смеются.

Я тоже хочу. Но не получается, потому как в этот момент со второго этажа сходит Татка. Смех и все возможные слова вязкой массой застревают в глотке. Видел ведь уже в этом платье, а тут обратно накрыло так, что продохнуть не в силах.

Вот так живешь, живешь и не знаешь, что на одни и те же вещи в разное время можно смотреть кардинально иначе. После разлуки и пережитых эмоций на все острее реагирую.

— Ну как, Рейнер? — поддевает Юля. — Забираешь?

— Еще спрашиваешь, — все, что получается выдать.

В белой пене символического наряда хрупкая и нежная моя Татка. Самая красивая. Красивее никогда не видел. Красивее попросту невозможно быть. И самое главное, смотрю на нее и понимаю, что она по-настоящему счастлива. От этого и прет сильнее всего остального. Потому что хочет быть со мной. Хочет быть моей. И будет, конечно. Я же обещал.

— Ох, нам следует поторопиться! — восклицает Юля, подхватывая с дивана какие-то куски кружева и цветы. — Рома, ну что ты стоишь? — Саульский разворачивающейся суете не поддается. Лишь брови приподнимает вопросительно. — Возьми корзину и шампанское. А я цветы… Рейнер! По машинам! После венчания будешь миловаться.

И глупцу понятно, что мы в любом случае опоздаем, но озвучивать это никто не смеет. Выходим из дома и торопливо загружаемся в украшенные по случаю венчания машины. Мчим к церкви привычной колонной высоких черных джипов, только сегодня с цветами и лентами на капотах. Выглядит все это больше странно, чем романтично, как настаивала Саульская. Только, опять-таки, кто ж спорить решится.

В город попадаем в самое загруженное время, поэтому добираемся долго. Вижу, что Татка волнуется, и самого изнутри потряхивать начинает. Даже разговор не складывается. Молча сплетаю наши пальцы и пристраиваю на своем колене.

— Ну, что тут? Все нормально? Рейнер не помял платье? — кружит Юля вокруг нас уже возле храма.

— Не посмел я к ней прикоснуться. Испорчу что-то — «посаженная мать» расстреляет.

— Нет. У мурки другие методы. Она сразу в бетон, — шутит Рома.

— А то!

Сверкнув в нашу с Саульским сторону взглядом, дает команду входить первыми.

В церкви гуляет прохладный воздух. Я не из мерзлячих, но отчего-то пробирает каждый раз, как вхожу в это помещение. Накануне, на исповеди, все стадии прошел: от жара до озноба. Чувствую, сегодня еще ярче раскатает душу.

Не ошибаюсь.

Едва входит Татка, все краны свинчивает, пробки выбивает, внушительный нарост мышц тремором прошибает.

Да моя же! Моя уже. Чего гореть-то? А я горю.

Пока идет ко мне по проходу. И после, когда рядом встает и ладонь в мою ладонь вкладывает.

Прав был Сауль, когда говорил, что венчание страшнее перестрелки. Сохранять хладнокровие невозможно. Все эти молитвы, емкие словосочетания, зычный голос батюшки душу из тела вытряхивают.

— Трухануло нехило, да, Андрюша? — смеется Саульский позже, хоть я уверен, что внешне бури не выдал. — Свою нашел, потому и треплет, — это и является ответом на все вопросы.

Правую руку непривычно тяжелит кольцо. На солнце поблескивает, то и дело привлекая мое и чужое внимание. Наташа свое тоже разглядывает. Вижу, что расплакаться собирается. Кусает губы, чтобы сдержаться. Слабо, видимо, получается. На меня смотрит в поисках помощи. И я даю, конечно. Наклоняясь, целую крепко прямо на пороге церкви. Пока в весенний воздух не взлетает одобрительный гул голосов.

***

Отмечаем в узком кругу. Все приглашенные хорошо знакомы нам с Наташей. Стародубцевых нет, по ее же желанию. Никому не позволю отравлять наш день кислой физиономией и фальшиво-приторными речами.

— Распускания сакуры не дождались. Ну, ничего… Хорошо, что абрикосы зацвели. Красиво, правда? — нахваливает Саульская свой сад, где и проходит праздничное застолье.

Тут она и без природной красоты расстаралась. Вроде все привыкшие, что умеет Юля поразить любого эстета, а все равно охают да вздыхают поочередно.

Только меня все не попускает. Как скрутило в церкви, так никак не разомлею. Не могу расслабиться. Вцепился в Таткину руку и жду, когда можно будет красиво уйти.

— Ты напейся, напейся, Андрюша. Полегчает, — хлопает по плечу Сауль и снова, сволочь, смеется. — По себе знаю.

— Полегчает… — выдыхаю недоверчиво. — Чтобы крепче не накрыло.

— Да пусть шманает! — наполняет рюмку до краев. — Давай, Рейнер. Сколько той жизни?! Пронесутся года, потом только вспоминать будешь.

— Отмотать бы да тебя увидеть.

Юля хохочет, а я, выпуская Татку из захвата, поднимаю стопку.

— Да что видеть? Было время. Было, — хитро ухмыляется Сауль.