Опрокидывает в себя полную рюмку и притягивает жену. Целует прямо за столом, несмотря на то, что свадьба у нас с Наташей. Гости поддерживают Саульский захват дружным «Горько!», и я сам неожиданно расслабляюсь. Прикладываюсь к стопке, выпиваю до дна и вытягиваю жену на танцпол.

Музыканты реагируют оперативно. Пока идем, задают ударные ритмы проигрыша, а потом охватывают сумрачное пространство медленной и сильной, будто вибрирующей по воздуху, то и дело хватающей высокие ноты, композицией.

Останавливаясь в центре, бережно Татку к себе прижимаю. Хоть за платье никто уже меня ругать не будет, по-другому будто не способен.

— Поверить не могу, — улыбаясь, в глаза заглядывает. — Я все-таки Рейнер.

— Ты давно Рейнер.

— Сейчас только до конца осознаю, понимаешь? По-настоящему теперь. Все у нас теперь по-настоящему.

— Только не плачь, — у самого голос в нескольких местах поломало, когда блеск в синих озерах уловил.

— Почему? Я счастлива, Андрюша! Так сильно счастлива, как никогда себе не представляла… — прорываются хрустальные бисеринки, по щекам сбегают.

— Я представлял, — сглатываю и прижимаю крепче.

Татка сквозь слезы смеется.

— Андрей Рейнер — мой муж! Вау!

— Наташа Стародубцева — моя жена. Вот это вау. Три раза. Оглушающе!

— Рейнер! Я Рейнер.

— Рейнер, — соглашаюсь и наклоняюсь, чтобы поцеловать.

— Только легонько, — просит взволнованным шепотом. — Андрюша… Я стесняюсь. Я против!

— Кто тебя спрашивает, — ухмыляюсь. — Я столько ждал не для того, чтобы теперь стесняться, — запечатываю и сходу языком врываюсь.

Кровь в жилах закипает, от предвкушения. Ведь лечение Татки закончилось, и сегодня первая ночь, когда нам можно.

Вторгнусь. Заполучу. Все права за раз закреплю.

Навсегда теперь моей будет. Навсегда.

Вношу Татку в дом на руках. Двигаясь в темноте, направляюсь к лестнице.

— Андрюша, — взволнованным шепотом распиливает нить напряжения, которая внутри меня звенит, словно натянутая тетива. — Мы не упадем?

— Ниже земли точно не упадем.

— Андрюша…

— Не упадем, Татка, — заверяю и, поддаваясь разошедшемуся, как бурная стихия, желанию, на ходу целовать начинаю.

С таким голодом и запалом, словно касался ее не час, а год назад. И девочка моя с тем же жаром откликается. Пальцами по затылку скребет, зарываясь в волосы. С дрожью мое имя выстанывает и доверчиво к груди прижимается.

Мы, конечно, не упадем, но не уверен, что до спальни доберемся.

Хочу ее раздеть. Немедленно.

В полумраке узкого коридора опускаю законную жену на ноги и начинаю наступать, подпирая к стене.

— Это платье… тебе еще будет нужно? — бурно выдыхаю в районе шеи.

— Не смей его портить, — протестует Тата, догадываясь, к чему клоню. — Это память. Будет.

— Тогда помогай.

— Сейчас… Молния здесь, — спиной поворачивается и ладонями в панель упирается. — Тяни…

— Тяну… — раскрываю половинки платья и сразу же губами по голой спине веду.

Не целую. Скорее, просто касаюсь и запах ее вбираю. Слышу, как шуршит ткань, когда бегунок доползает до конца. Спадает Таткино сокровище прямо на пол. Под нарядом она без лифчика. Как только это понимаю, разворачиваю ее к себе лицом. Подхватываю на руки, побуждая обхватить меня ногами, и накрываю ртом сосок. Вбираю, облизываю и сосу так, как ей нравится. За недели воздержания губами все ее тело изучил и все реакции.

Отзывается, конечно. Выгибается навстречу и, сжимая мои плечи, разбивает частоту дыхания низким стоном.

— Скорее, Андрюша… Хочу полностью…

— А я все хочу, — не могу оторваться.

— Пожалуйста, потом…

— Тогда держись, — несу все-таки в спальню. — Надо свет включить, — говорю, но не делаю. На кровать сваливаю и замираю сверху. — Презервативы, — сам себе напоминаю.

— Есть. В тумбочке, — так же сбивчиво шепчет Тата и продолжает обнимать.

После лечения ей назначили оральные контрацептивны с какой-то там терапевтической целью, но кроме того врач рекомендовал первые месяцы подстраховаться барьерными методами.

Привставая, включаю свет. Поворачиваясь к жене, начинаю раздеваться. Пока брюки и рубашку снимаю, она кое-как с трусами справляется. Волнуется, заметно, конечно. Руки и ноги уже подрагивают, взгляд суматошно мечется по моему лицу и телу. Ищет поддержки и одобрения.

— Сейчас, малыш.

Достаю из тумбочки презерватив. Срываю упаковку и, спуская боксеры, вновь взгляд на Татку обращаю. Она краснеет, пока раскатываю, а я неосознанно ухмыляюсь, потому что мне нравится реакция.

— Готова? — голос садится настолько, что самому дико слышать такие ноты на старте.

— Мм-м… уже давно.

— Покажи.

Ноги раскидывает и трогает себя пальцами, совсем как в тот самый первый раз, когда просил ее это делать для меня.

— Мать твою, девочка…

Вижу, что влажная. Идеальная. Моя.

Так уж получилось, что именно после венчания будет наш новый первый раз. Считаю это в каком-то роде символическим. Только сейчас осознаю, что и зачем у нее забираю. Только сейчас… Потому что до этого преобладала похоть. Теперь же иду на близость с женщиной, которую люблю, и любить буду, в этом уверен, до конца дней своих.

Накрываю ее тело своим. Губ в жадном поцелуе касаюсь и тут же смягчаю напор.

— Я так ждала… Так соскучилась… — крайне взволнованно шепчет Татка.

— Тише, тише, девочка моя…

Кивает и задыхается от неожиданности, потому как без предупреждения толкаюсь в нее. Одним махом вхожу до упора. Врываюсь и замираю, оглушенный долгожданным удовольствием.

— А-а-х… Андрюша…

— Люблю тебя, — на эмоциях как-то грубо и глухо выдаю я.

За подбородок ее кусаю. То ли ласка это, то ли просто нездоровая потребность — однозначно не скажешь.

— Мм-м… Как-то и да, и нет.

— Что?

— Непонятно, любишь ли…

— Издеваешься?

— Черт… Татка… — пошевелиться не могу. — Не сжимай так… Расслабься, девочка.

— Не первый раз же… — пытается рассмеяться, однако не получается. Стоит мне податься назад и снова толкнуться, на выдохе со свистом стонет. — О, Боже… Андрей…

Сжимая ладонями ее бедра, повторяю выпад.

— Все? — чувствую, как дрожит.

На грани моя девочка. Я и сам. Чувствую, как тело испариной покрывается. На висках особенно ощутимо, тяжелыми каплями концентрируется это напряжение. Татка их пальцами и губами собирает.