Катя отходит, а я принимаюсь за полдник, продолжая вести за ней ненавязчивое наблюдение. Хмурится и обиженно поджимает губы моя четырехлетняя малышка.

— Дай мне телефон, — практически требует дочь.

Но я реагирую все так же спокойно.

— Зачем?

— Папе позвоню.

— У тебя есть что-то важное? Знаешь же, что папа работает, и по пустякам отвлекать его нам не следует.

— У меня важное! Очень важное!

— И что же это?

— Хочу с ним договориться!

— О чем?

— Если я дам ему свой рисунок, он будет спать только со мной.

Едва сдерживаю смех.

— Договориться? Кого-то это мне напоминает, — качаю головой и улыбаюсь как можно мягче, чтобы не дай Бог не решила, что насмехаюсь. — Ох, Катя, Катя, когда ты поймешь, что не может быть все так, как хочешь ты?

— Папа говорит, что может. Нужно просто быть упорной. Я — упорная!

— Нет, в данном случае, ты — вредная.

— Почему это? — скрещивая руки на груди, вся подбирается.

— Потому что нас у папы двое. А скоро будет трое. Он не может быть только твоим, понимаешь?

— Понимаю, — цедит угрюмо, но все же соглашается. — Ладно… Давай просто ему позвоним. Пусть побыстрее за нами приедет.

— Нельзя. Папа работает. А у нас с тобой еще один пациент.

— Надеюсь, он не будет плаксивым и сопливым?

— Нет. Это Лера. Помнишь ее?

— Угу, — светлеет личиком при упоминании малышки, которую уже встречала в свой прошлый «прогул» от садика. Беру дочь с собой не так часто. Случаются дни, когда вижу, что ей больше обычного необходимо мое тепло и внимание. Хотя сама Катя, конечно же, об этом не говорит. — Лера уже научилась ходить?

— Вот сегодня узнаем, какие у нее успехи за три недели.

— Я своего брата буду сразу учить ходить, как только домой заберем. Чтобы у него не было проблем, как у Леры.

— Сразу нельзя, — смеюсь над стремлением дочери сделать все лучше. — Новорожденные малыши для этого слишком слабые. Они должны кушать и много спать, чтобы подрасти и окрепнуть, прежде чем им захочется познавать мир.

— Тогда я буду его качать, как в рекламе, — тут же меняет планы Катя. — Потому что это мой брат! Самый младший.

— Просто младший. Не нужно говорить «самый».

— Самый! И самый лучший! Он на папу похож.

Такие выводы после УЗИ сделала не только Катя. Я тоже так думаю, но решаю опустить разговор, который снова затрагивает слишком много эмоций у дочери. Она-то больше похожа на меня. Не жалуется, но, зная Катю, могу предположить, что и это ее не совсем устраивает.

Когда приходит Лера с мамой, дочь замолкает. Только наблюдает за нами все время, пока длится прием. А после, едва за Романовыми закрывается дверь, подходит ко мне и дергает за халат.

— Сейчас, Катюша, — не оборачиваясь, навожу порядок на столе. — Уже переодеваемся и идем. Папа прислал сообщение, ждет на парковке.

Но она продолжает тянуть ткань. Обычно дочь начинает говорить, если хочет, чтобы на нее обратили внимание. А тут непривычно молчит.

Это, естественно, настораживает. Спешно опускаю взгляд. Сердце тотчас сжимается, когда вижу в ее глазках слезы.

— Что случилось, котёнок?

— Мама, мам… — голос дрожит, что совсем уж Кате не свойственно. — Ты же не начнёшь меня меньше любить, когда родится Тёмка?

От страхов, которые она выказывает, внутри все переворачивается.

— Ну, что ты? Почему я должна тебя меньше любить? — выдыхаю и приседаю перед дочкой на колени. — Так не бывает. Я люблю тебя. И всегда буду любить. Ничто и никто на это никогда не повлияет.

— А… то, что я вредная? И плохо сплю… За это не разлюбишь?..

— Конечно, нет!

— Никогда-никогда?

— Никогда!

Обнимаю с осторожностью, настолько крепко, насколько допустимо приложить силу с маленьким человечком.

— Я с тобой, малыш. Всегда буду. Всегда. И любить тебя только больше и больше могу, — прижимаюсь к светлым шелковистым волосикам губами. — Хочешь, сегодня втроем мультик посмотрим? — пытаюсь отвлечь.

— А пиццу закажем? — воодушевленно принимает предложение.

Отстраняясь, вновь смотрю в родное личико. На душе светлей становится, когда вижу, что дочь снова улыбается.

— Ну… Ладно, давно ее не ели. Закажем.

— А папа точно согласится? Никуда не уедет?

— Мы его не отпустим, — заявляю решительно. — Ты — так точно!

— Да! — подхватывает Катюша. — Не отпущу!

Андрей встречает нас у входа в клинику. Завидев его, Катя сразу же вырывает ладошку из моей руки и бросается навстречу.

Счастливо улыбаюсь, наблюдая за тем, как он ловит и подбрасывает ее.

— Почему вы так долго? — обращается ко мне, когда подхожу.

Наклоняясь, коротко целует в губы.

— Я с мамой договаривалась, — отвечает Катюша за меня.

Андрей приподнимает вопросительно брови.

— О чем?

— Много о чем. Но ты, в общем, — вздыхает, как будто сочувственно, — покупаешь пиццу сегодня и смотришь с нами мультик.

— Вы с мамой договаривались, что должен буду делать я?

— Не только. Еще мы с ней договорились о самом важном, но это секрет. Не могу сказать, — состроив премилую мину, разводит руками.

— Вот как, — хмыкает Андрей. — С мамой секреты.

Катя тут же обнимает его за шею и шепчет на ухо, правда, так громко, что я, шагая рядом, слышу все дословно:

— Сегодня, когда будешь укладывать меня спать, я с тобой тоже договорюсь. Это важно!

— Я не сомневаюсь. Официально оформлять будем? Юриста пригласить?

— Нет. Так договоримся. Ты слово держишь. Дядя Рома говорит: слово важнее бумаги.

— Правильно дядя Рома говорит.

Андрей усаживает дочь в автокресло и, застегнув ремень, закрывает дверь. За короткое время, пока остаемся наедине, касается ладонью моей поясницы и, вглядываясь в глаза, спрашивает:

— Как себя чувствуешь?

— Хорошо, — его беспокойство и перестраховки порой нервируют. — Андрей, правда, все прекрасно.

— Значит, с меня пицца, с вас мультики?

Улыбается, а я не могу не залюбоваться.

— Так точно.

— А потом? — не спешит открывать дверь, оттесняя меня от толпы своей мощной фигурой.

— Рейнер, — все еще случается, что смущаюсь.