Нам Туен был здесь одиннадцать лет назад. Пхеньян остался прежним. Другим был он сам. Тогда он приезжал сюда как революционер — за ним неотступно следовали полицейские, а он смело разговаривал с жителями, прятавшимися от камер (так наивно: совершенно не задумывался, чего будет стоить им его внимание). На площади перед Триумфальной аркой он стоял с флагом, на котором был пацифик, и пытался крикнуть в мегафон: «Свободу Корее!»… А сегодня, на том самом месте, он предательски пожал руку генералу Ким Джэн Гаку.

Нам Туен вытянул перед собой правую руку и посмотрел на дрожащую раскрытую ладонь. На ней словно осталась кровь с руки генерала.

«Больше никогда, — подумал он, — я не пожму руку чудовищу… Он заплатит. Он заплатит за всё. Я так и скажу Фань Куаню, что иначе нельзя. Надо придумать, как потом, может быть, если удастся, осудить их… Они потребуют гарантий — дать им гарантии, но обмануть. Потому что они не заслужили гарантий, они даже суда не заслужили… Они издеваются над этой страной почти сто лет, они грызутся между собой, как глупые псы, пока страна умирает, пока люди умирают, так и не видя солнца, живя в этой беспросветной мгле… Вся эта страна — огромная тюрьма, сплошной остров архипелага Блонд. Ничего, ничего. Надо подождать. Придёт время, и он ответит, теперь я беру это на себя, они все ответят… С Фань Куанем или без него, те десять лет не прошли бесследно… И эта земля перенесла слишком много страданий. Мы похожи с ней».

— Мы одной крови с тобой, — сказал он, открывая окно машины и высовывая руку, широко расставляя пальцы, чтобы ветер проходил между них. — Я позабочусь о тебе.

Нам Туен слушал резкий шум города и свист ветра. Когда машина въехала на аэродром, он решил, что первый шаг сделан.

Пакет двусторонних соглашений, привезённых им в КНДР, вызвал жаркие споры в правительстве Китая. Его долго не хотели принимать; Фань Куань хранил продолжительное молчание и лишь в конце сказал пару слов о «нашей исторической ответственности» и «взгляде, которым нас удостоят потомки». Видимо, слово «ответственность» не было близко его коллегам, и требование о закрытии системы концентрационных лагерей и вывозе политзаключённых в Китай оказалось вычеркнуто.

Но экономическое ядро «программы Нам Туена» сохранилось — правительство выделило деньги на создание гражданской инфраструктуры и провело переговоры с корпорациями, которые на монопольных условиях хотели получить заказы от корейского правительства. Было положено начало и связям с российскими, европейскими и американскими инвесторами, обещавшими сделать вложения под гарантии КНР.

Однако ни о какой деидеологизации речи не шло. Прогнозируемый с принятием этих мер рост заработный платы вместе с заполнением рынка новыми товарами для массового потребителя должен был значительно повысить уровень жизни в стране — экономисты, с которыми работал Нам Туен при подготовке экономического блока, предрекали «взлёт» в течение семи лет. Люди станут зарабатывать больше, больше тратить и покупать, их будут лечить за государственный счёт (на деньги налогоплательщиков Китая), но они всё ещё будут ходить колоннами, распевая «сияет утро над Родиной», посещать партийные собрания и клеймить врагов народа, слушать пропаганду идей чучхе и не иметь доступа в Интернет.

«И вот тогда, — думал Нам Туен, — произойдёт то, о чём я мечтаю. Однажды утром генерал Ким окажется посреди полного ненавидящих его корейцев Пхеньяна, и у него останется надежда лишь на преданных телохранителей — они будут отстреливаться до последнего патрона, на броню своего лимузина и мужество водителя — он сможет прорваться сквозь кордоны на выезде из города и успеть на последний борт, который унесёт его из этой страны навсегда и который (а я приложу к этому все усилия) Китай не пропустит, а развернёт в воздухе, и трибунал вынесет этому подонку и его приспешникам смертный приговор!»

Нам Туен вышел из машины и поднялся в самолёт. Он сел в кресло у иллюминатора, выпил воды, откинул спинку и задремал. Вскоре они поднялись в воздух, и Нам Туен услышал, как напротив него кто-то кашлянул.

— Простите, что тревожу вас, — окликнул его человек по имени Тао Гофэн, сотрудник департамента политической безопасности Министерства общественной безопасности Китая. Он сопровождал его в Пхеньяне. — Мне поручили проинформировать вас немедленно.

Нам Туен открыл глаза.

— Это касается вашей семьи, — сказал Тао Гофэн, держа в руках мобильный телефон. Он не спешил продолжать.

— Что случилось? — тихо спросил Нам Туен.

— Ничего, — ответил Тао Гофэн, — но поступило поручение переправить их в Пекин.

— В каком смысле?

— Поручение министра, — уточнил Тао Гофэн.

— Министра общественной безопасности?

— Господина Цзи Киу, — кивнул тот.

— В связи с чем?

— Господин Нам, — сказал Тао Гофэн. — Вас включили в список лиц, подлежащих особой охране. Учитывая ваши прошлые и настоящие связи с американскими спецслужбами, министр решил, что нахождение вашей семьи за пределами досягаемости может представлять угрозу.

— Я не совсем понимаю, — ответил Нам Туен, — о какой угрозе идёт речь. Моя семья не имеет отношения к тому, что я делаю…

— Вероятно, так. — Тао посмотрел на экран своего телефона. — Но мы не можем рисковать.

— Подождите, пожалуйста, — вдруг похолодел Нам Туен, — что значит «настоящие» связи? Что вы имеете в виду?

— Женщина, с которой вы дважды встречались. Хоу У, вдова Хоу Инга.

— ?

— Уже четыре года имеет американское гражданство. — Тао выключил телефон и положил в карман пиджака. — Она вам этого не сказала?

— Нет, не сказала.

— Мы узнали об этом из базы данных ЦРУ, — сообщил Тао. — Информация закрытая, но предоставление гражданства было одним из условий, которое она им поставила.

— Четыре года, — повторил Нам Туен и нервно моргнул несколько раз. «Значит, она работала на ЦРУ и раньше… мы все были связаны с американцами ещё в нулевые, мы получали от них деньги, я бывал в Вашингтоне, но разведка… Они вели нас, конечно, но У… К ней обратились, потому что она осталась на свободе? Что она могла им дать? Зачем потребовались её услуги?.. Она ведь никто, она ничего из себя не… Или она мне соврала? И вовсе не отошла от дел?»

— Американцы знают, что вы на свободе, — сказал Тао. — Об этом они могли прочитать в Сети, как и о том, что вы посетили Пхеньян, что вы работаете на правительство… Они подослали к вам У, чтобы она прощупала вас.

— Узнала, искренен ли я?..

— Конечно. Американцы любят быть в курсе. Пока вы не столь важны для них, но они пристально наблюдают. Вы десять лет были в тюрьме, господин Нам, и в досье, которое заведено на вас в Лэнгли, написано: «потенциальный агент».

— Правда?

— Честно, — улыбнулся Тао. Как и Фань Куань, он часто улыбался.

— Вы хотите вернуть мою жену и детей обратно в Китай, чтобы я не сбежал к ним?