— Напротив, господин Нам, вам мы полностью доверяем. Мы боимся, что, когда это поймут американцы, то смогут использовать ваших детей как заложников.

— Нет, — покачал головой Нам Туен. — Не думаю, что они так поступят.

— Вам не нужно об этом думать. Этим вопросом занимаемся мы.

— Я не согласен, — возразил Нам Туен. — Я понимаю ваши опасения, но я не могу. Они слишком много пережили из-за меня, и дети меня с трудом узнали, когда я звонил им…

— Понимаю, — кивнул головой Тао.

— Я не хочу рушить их жизнь. Пока единственное, что я могу для них сделать, это не мешать их жизни… Пусть дети закончат там школу, и тогда я спрошу их, не хотят ли они приехать сюда и учиться дальше здесь, но не раньше. Там их жизнь, Тао, там их друзья.

— Понимаю.

— Я не дам согласия, — сказал Нам Туен. — Не сейчас. Возможно, потом.

— Но вы хотите быть с ними?

— Я боюсь, — признался Нам Туен. — Пусть время покажет.

— Вы любите их, — сказал Тао, — и это главное.

— Да, вы правы.

— И поэтому нельзя допустить, чтобы на вас оказывали давление через них. Подумайте об их безопасности. Вы же не хотите, чтобы они стали разменной монетой?

— Нет, конечно нет.

Тао продолжал кивать.

— Но я не даю согласия. Пока нет.

— Ваша жена и дети, — Тао достал телефон, включил его, посмотрел на экран и убрал обратно, — двадцать три минуты назад приземлились в Шоуду. Сейчас их везут в Миюнь, там для них приготовлен дом.

Нам Туен молчал.

— Они в полном порядке, — заверил Тао.

— Председатель знает? — спросил Нам Туен.

— Я получил указание сообщить вам, — пожал плечами Тао, — не более того. Поручение от министра. Не волнуйтесь, они в полном порядке.

— Их привезли насильно? Когда это случилось?

— Только что, как я и сказал.

— Тао, вы меня обманули, — сказал Нам Туен. — Вы не поставили меня в известность, вы действовали без моего согласия.

— Простите, но таков был приказ.

— Вы знали.

— Знал. Простите ещё раз.

— Значит, моя жена и дети сейчас в Пекине… — Нам Туен помолчал. — Что им сказали?

— Правду. Что они нужны вам здесь.

— И как… как они отреагировали?

— Я не знаю.

— Когда я смогу их увидеть?

— Когда пожелаете, — сказал Тао. — Хотите поехать к ним сразу после посадки?

— Нет, — ответил Нам Туен.

— Подумайте. — Тао встал и, поклонившись Нам Туену, ушёл в другой конец салона.

Нам Туен откинулся назад и с силой вжался в мягкое кресло. Он закрыл глаза и попытался представить лицо жены. Она была немного младше его, у неё были широкие выступающие скулы и длинная шея; в чёрных волосах, которые она когда-то отпускала почти до талии, в последний их разговор он заметил седые пряди. И ещё зелёные глаза, тёмно-зелёные, болотного цвета, которыми он когда-то любовался…

Что ей сказали? Это случилось сегодня же, сегодня утром, если они только приземлились… К ним пришли ночью, сказали собирать вещи, потому что «вашему мужу грозит опасность» или «ваш муж срочно просит вас приехать»? Она поверила этим людям и пошла за ними без всяких колебаний — а с чего бы? И как она объяснила эту спешку детям, что подумали они? Казалось ли им, что за ними гонятся? Отобрали ли у них телефоны, запретив даже позвонить ему? Испугали ли они детей, испугалась ли она сама за его жизнь и за свою тоже?

«Не о таком сотрудничестве у нас шла речь с вами, председатель Фань Куань, — подумал Нам Туен. — А вы-то сами знали или отстранились, отдав всё на откуп министра Цзи Киу? Почему они не сказали мне? Знали, точно знали, что я не соглашусь, буду медлить, попробую сам поговорить с ней, убедить приехать, если это так нужно, тем более если ЦРУ — попробуем поверить Тао — следит за мной… Конечно, здесь им будет безопаснее, но почему, почему я опять ломаю их жизнь?! Я должен поехать к ним, должен поехать к ним немедленно, извиниться — этого будет недостаточно, я знаю, — но хотя бы попытаться попросить прощения… Они никогда не будут меня любить — так любить, как любили раньше, — потому что эти десять лет оставили свой отпечаток, что и говорить, время нельзя обратить вспять, и я никогда не стану настоящим отцом для своих детей и никогда не стану настоящим мужем своей жены, но я и вправду ничего так никогда не желал, как желаю им сейчас счастья!»

Как только самолёт приземлился, Нам Туен сел в машину и попросил отвезти его в дом, где временно поселили его семью. Тао Гофэн поехал вместе с ним.

Нам Туен старался не встречаться с ним взглядом и, отвернувшись, смотрел в окно. В машине работал кондиционер, но Нам Туену всё равно было душно, и он открыл окно. Тао Гофэн неодобрительно пошевелился в этот момент, но Нам Туена это не волновало.

«Не стоит переживать, — твердил себе он, — надо взять себя в руки и поступить правильно. В конце концов, и этого хитроумного цербера можно понять, и Фань Куаня, который не собирался пачкать руки… Им нужен я, только я, с моей головой, моими идеями и моим корейским лицом рядом с лицом генерала Кима, и им нет никакого дела до судьбы моей семьи, и только я виноват в том, что им опять не повезло… Мне нужно искупить вину, нужно подобрать правильные слова, объяснить и заставить поверить мне…»

Вряд ли, подумал он, для детей этот шаг станет шагом в пропасть. Скорее, теперь, благодаря связи его отца с председателем Фань Куанем, это откроет им новые перспективы. «Они ещё скажут мне спасибо! — вдруг улыбнулся Нам Туен. — И ради этого я пойду на всё!»

Но подходящих слов он придумать так и не смог, и когда в гостиной небольшого домика, окружённого лесом и полями, с видом на простирающееся вдаль водохранилище Миюнь, он встретился — наконец, спустя одиннадцать лет разлуки — со своей женой и детьми, то не смог вымолвить и слова. Он просто стоял и смотрел в её зелёные глаза.

Потом женщина сделала шаг вперёд и обняла его. Его руки, прежде вытянутые по швам, неловко поднялись и дотронулись до её спины. Он услышал её запах и, наклонив голову, упёрся носом в её жёсткие волосы. Они остались такими же, как раньше, только одна седая прядь появилась у правого виска. Как будто и не прошло столько лет.

Он чувствовал, как бьётся её сердце и сотрясаются плечи. На диване, повернув к ним головы, сидели их дети — сын и дочь, они сидели рядом, и старший приобнимал сестру за плечи. Они смотрели на родителей с тревожным любопытством, но Нам Туену показалось, что они его боятся.

— Дорогая, — сказал он. — Прости, я…

— Не нужно, — ответила она и отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза, но не разорвала объятий. — Не нужно. Ты здесь, и я здесь. Остальное неважно. Я люблю тебя.

— И я тебя, — ответил Нам Туен. Всё оказалось так просто.