– А вот то, что умерла Катрина, это определенно возмездие Божье. Оныст…

– Врешь ты, Норушка…

– Он покарал ее за грабеж Томаса Внутряха и за кражу чая у отца Бридь Терри, картошки у Кити и ракушек у Шониня Лиама…

– Ничего подобного, Нора Шонинь. Это все “Книга Иоанна”, которую Нель выпросила у священника для твоей дочери. Они послали Катрину на смерть вместо нее. Кабы не это, твоя дочь оказалась бы здесь после следующих же родов. Она была хилой всю жизнь, пока Катрина не умерла, а потом начала выздоравливать…

– Обобожечки мои! Ни слова лжи, клянусь Писанием, это никогда не приходило мне в голову!..

– …Вот на какую смерть обрек бы я Джуан Лавочницу: заставил бы ее хлебать ее же кофей…

– И носить ее же клоги…

– А тебя, Проглот, я бы обрек на смерть, заставив пить портер до тех пор, пока он не хлынет у тебя из ноздрей, из глаз, из ушей, из-под ногтей, из подмышек, из бровей, меж пальцев ног, из коленных ямок, из локтевых сгибов и из-под корней волос, покуда ты сам семь раз не пропотеешь портером…

– Самая годная для тебя смерть – заставить тебя живьем смотреть на то, как Керри выиграло у Голуэя в финале Всеирландского чемпионата сорок первого и как “Розу Трали”[152] играли на заднице у Конканнана…

– …Смерть, на которую я обрек бы тебя и каждого потомка подлого Одноухого племени – заставил бы вас…

– Заставил бы их кричать: “Да здравствует де Валера!”…

– Нет. А вот смерть, на которую я бы обрек Придорожника…

– Оставил бы его мне. Пока я не запихаю ему крепления для крыши прямо в пасть, оттуда – в глотку, а дальше в кишки, и прямо…

– Оставить его мне, чтобы я забил его кияночкой, которую он у меня украл…

– А я бы с радостью отрезал ему голову серпом…

– Разве не проще было бы повесить его на моей веревке…

– Пядар Трактирщик? Утопить его в разбавленном виски…

– Пол? Заставить его с пересохшим горлом ждать, пока Знатный Ирландовед не дочитает свой “урок”…

– …Разрази дьявол его и его бессмысленные стихи! Не давать этому никчемному нахальному мерзавцу жрать ничего, кроме этого самого его “Святого праха”…

– Смерть, на которую Катрина Падинь обрекла бы Нору Шонинь, – заставила бы ее дезинфицировать себя всю, а в особенности ноги…

– Попридержи язык, отродье…

– …А писатель? Он оскорбил Кольма Килле, безмозглый щенок. Приговорить его совершить столько же паломничеств, сколько Учительница прошла ради Билли Почтальона…

– Заставить прожевать и съесть “Шестьдесят одну проповедь”…

– Заставить его публично покаяться перед всем народом за свою ересь и за оскорбление Кольма Килле, заставить смиренно попросить прощения за все, что он когда-либо написал, за всех юных невинных дев, которых он совратил своими грешными стихами, за множество пар, которые он разлучил, за все счастливые семейства, которые из-за него распались, за то, что он был провозвестником Антихриста. После отлучить его от Церкви, а затем сжечь на костре. Ничем другим еретика измениться не заставишь…

– Смерть, которую Старый Учитель выбрал бы для Билли…

– Вор! Я выбрал бы такую смерть для этого проходимца…

– …Почтмейстерша! Запретить ей читать чьи бы то ни было письма, кроме своих собственных, на неделю…

– Ты прав. Неделя без грязных сплетен убила дочь Кольма Старшего…

– Говорят, Учительша сказала, будто причина смерти Старого Учителя в том…

– Что он был слишком хорош для этого мира…

– Совершенно верно, так она и сказала. Я никогда не забуду, как она еще сказала. “Тот, кто отмечен любовью богов…”

– О, потаскуха! Дрянь! Проститутка!..

– Де гряс, Учитель. Вы ведете себя как Катрина Падинь…

– …Не забывайте, что я старейший обитатель кладбища! Дайте мне сказать…

– …Кать Меньшая! Не пускать ее к покойникам…

– Ты, наверное, шутишь. Даже Африканский корпус[153] не в силах этого сделать. Уж если она почует хоть один…

– А вот какую смерть Бриан Старший хотел бы выбрать Катрине Падинь…

– Смерть вороватой кошки, задохшейся под горшком!..

– Заставить ее стоять рядом с собственным домом, и чтобы Нель проезжала мимо нее в автомобиле с надменной улыбочкой, смотрела бы на Катрину и дудела бы в рожок что есть мочи…

– О, вы только послушайте! Послушайте! Я лопну…

– Ну, что я говорю!

– Я лопну! Лопну…

– …“По-о-ойдешь ли ты со-о мной до-о-омой?

А по-о-од пла-а-ащом я ме-е-есто да-ам.

Кляну-у-усь те-ебе я, Дже-е-ек…”

– Écoutez-moi, mes amis. Les études celtiques. Сейчас у нас будет коллоквиум.

– Коллоквиум, ребята! Эй, Бридь Терри, Штифан Златоуст, Мартин Ряба! Коллоквиум…

– Коллоквиум, Том Рыжик!..

– Я ничего не скажу. Ничего…

– Какая жалость, что Томас Внутрях не с нами! Он был бы хорош для коллоквиума…

– Результаты моих исследований касаются полугинейского диалекта. Боюсь, в данном случае это будет не настоящий коллоквиум. Единственный язык, на котором можно правильно проводить коллоквиум, – тот, на каком ни я, ни кто из вас не говорит достаточно прытко…

– Прытко?..

– Прытко, mes amis. Первый признак настоящего коллоквиума – это прыть. Я должен сказать, мои друзья ирландцы, что мое исследование повергло меня в разочарование…

– Ой, спаси, Господи, бедняжка!..

– Mes amis, вы не сможете по-настоящему проводить никакого научного исследования того языка, на котором говорит много людей, – например, английского или русского…

– У меня большое подозрение, что он прожженный еретик…

– Единственное, что возможно – и что стоит – проводить: исследование диалекта, который знают два человека, – ну, самое большее три. Каждое слово должно сопровождаться троекратным старческим истечением слюны.

– …Был такой день, Пядар Трактирщик, не отрицай…

– Не следует изучать речь человека, пока слова громоздятся друг на друга…

– Восемью на восемь – один… Восемь на шестнадцать – два…