– В семнадцатом году, Григорий, военная мощь России должна достигнуть самого высокого уровня. Конечно, долго выдерживать такое напряжение мы не сможем, и четвертая зима войны будет нам не под силу. Надо быть реалистами. Однако кампанию семнадцатого года Россия провести в состоянии. Осталось немного.

Распутин кивнул:

– Здесь ты прав полностью, осталось немного.

– Ты чем-то встревожен, Григорий?

– Речь, папа, не обо мне, а о государстве. Просто я хотел бы кое-что напомнить тебе.

– Да, я слушаю.

– Твои противники в девятьсот пятом году чего больше всего опасались? Того, что ты объявишь о раздаче помещичьих земель крестьянам и этим задавишь все краснобайство этих господ. Тогда ты не сделал этого, не пошел на меру, которую считал несправедливой.

– Не только несправедливой, Григорий, но и вредной.

– Пусть так. Что было, то прошло. Теперь же твои враги трепещут от мысли о том, что ты замиришься с немцами, австрияками и турками, не только сохранишь власть, но еще более усилишь ее, опираясь на тех людей, которых вернешь с фронта к семьям и нормальной жизни. Это страшная сила, способная создать для твоих врагов такую стену, через которую им не перелезть.

Николай досадливо проговорил:

– Опять ты о мире любой ценой. Я уже говорил, скажу еще раз, что ради сохранения своей власти никогда не пойду на меры, которые являются бесчестными и приносят вред России как великой державе. У нас, Гриша, нет другого пути, кроме как война до победы. Недавно, как тебе известно, скончался император Франц-Иосиф. Его преемник Карл Второй женат на принцессе французской крови, братья которой сражаются в бельгийской армии. Следовательно, вполне можно ожидать серьезных перемен в политике Австро-Венгрии.

Распутин вздохнул:

– Не хочу огорчать тебя, папа, но эта война убьет Россию.

– Опять пророчество?

– Тут и пророком быть не надо. Вокруг тебя одни предатели, которых ты сам и приблизил. Сперва они прикончат меня, и произойдет это скоро, потом убьют тебя и всю твою семью. Не сами, чужими руками. Ты их всех знаешь, они встречают тебя по чину, внимают твоим речам, а за пазухой нож держат, чтобы подгадать время и нанести тебе удар в спину. Недавно я прогуливался по набережной и видел Неву, окрашенную кровью. Даже если ты и решил вдруг пойти на мировую с Вильгельмом, то тебе уже не дадут это сделать. Война нужна твоим врагам. Их много. Ну да ладно, что об этом говорить. Ты бы о семье подумал. Маменьку и детей надо бы убрать из России, от греха подальше. Тяжело им здесь, а будет еще хуже.

– Я думал об этом, – признался Николай. – Возможно, я так и сделаю, но не сейчас. Сегодня мои подданные это оценят как бегство с корабля, который еще крепко стоит на плаву. Представляешь, какой вопль поднимут революционеры! Дескать, государь не верит в победу, потому и отправил семью. И потом, Гриша, ты же прекрасно знаешь, что Александра Федоровна без меня никуда не поедет. Дети тоже. Семья будет вместе и в радости, и в горе. Но я думаю о том, как ее обезопасить.

– Думай, папенька, крепко поразмысли, а на недругов не обращай внимания. Что бы ты ни делал, для них все плохо.

Этот разговор государя с Григорием Распутиным длился до поздней ночи. Николая тревожило будущее, судьба сына. Распутин ответил то же, что и всегда. Мол, если он будет рядом с Алексеем, то с цесаревичем ничего не случится. Беда в том, что сам Григорий не видел себя рядом с царской семьей. Он вновь высказал уверенность в скорой своей смерти.

В завершение разговора государь попросил старца благословить его, на что Распутин сказал:

– Нет. Сейчас, государь, ты благослови меня.

А тучи над Распутиным продолжали сгущаться. Его травля, начатая Юсуповым и великим князем Дмитрием Павловичем, находила все больше сторонников среди светской знати, генералов, депутатов Государственной думы. Мысль о необходимости устранения Распутина постепенно охватывала все больше умов, и старец был обречен.

19 ноября в Государственной думе с неожиданно резкой речью выступил В. М. Пуришкевич, человек крайне правых убеждений, один из самых твердых монархистов в Думе. Более двух часов он обличал черные силы, подрывающие монархию. Он не скрывал, что имеет в виду Распутина. Мол, если тот захочет, то может даже нищего поставить на самую высокую должность.

Пуришкевич связывал славу России, ее будущее с именем царя. Он призывал министров, находившихся в зале, ехать к нему и прямо сказать о возмущении народных масс, об угрозе революции и о том, что мужик Распутин не должен более влиять на управление государством.

С этой пылкой, пафосной речью ознакомился князь Юсупов. Она произвела на него сильное впечатление, и Феликс послал приглашение Пуришкевичу посетить свой дом.

Тот тут же согласился. 20 ноября он приехал в Юсуповский дворец, стоящий на набережной реки Мойки, недалеко от Исаакиевской площади.

Князь встретил гостя и провел его в подвальную комнату с гранитным полом, покрытым персидским ковром, стенами, облицованными камнем, и низким потолком. Вокруг стола стояли резные стулья, обтянутые кожей.

Пуришкевич увидел великого князя Дмитрия Павловича и приветствовал его.

Двадцатидевятилетний член августейшей семьи ответил:

– Давайте, Владимир Митрофанович, обойдемся без этикета и забудем о титулах и званиях.

– Хорошо. Мне приятно быть в таком обществе, однако я не совсем понимаю, чем обязан приглашению.

Князь Юсупов усадил его на стул с высокой спинкой и проговорил:

– Будем откровенны, Владимир Митрофанович: мы пригласили вас, дабы предложить участвовать в физическом устранении Григория Распутина.

– Вот как? – воскликнул удивленный Пуришкевич. – Это серьезное дело, господа.

– Мы хотели бы знать, вы с нами или предпочтете остаться в стороне?

– С вами ли я? – Пуришкевич поднялся. – Да я готов уничтожить этого прохвоста даже ценой собственной жизни!

– Прекрасно, – проговорил Юсупов. – Это следует отметить.

Князь не стал тревожить прислугу. Встреча проходила поздним вечером. Посторонние глаза и уши были совершенно ни к чему. Он сам достал бутылку довольно крепкого вина, разлил его по бокалам.

Мужчины выпили, потом Пуришкевич спросил:

– У вас есть план, господа?

– Да, – сказал Юсупов. – Мы планируем убить Гришку здесь, в этой самой комнате.

– Вот тут? – Пуришкевич испуганно осмотрелся. – Каким же образом?

Юсупов присел на стул напротив него.

– План, Владимир Митрофанович, таков: я заманю Распутина во дворец, проведу в эту комнату, здесь предложу ему пирожные, которые он так любит, и вино. Все это угощение будет отравлено. Когда Распутин умрет, мы вывезем тело за город и утопим в реке. Старец исчезнет. Когда его найдут, яд уже растворится. Получится, что, уехав от меня, Распутин отправился не домой, а к какой-нибудь своей любовнице. Там он выпил лишнего и, возвращаясь на Гороховую, упал в реку. Или что-то в этом роде. В общем, несчастный случай. Кстати, такую версию мне подсказал Маклаков Василий Алексеевич. Он ведь юрист, вот и объяснил, что это самый лучший вариант.