Хотя количество солдат и сократилось, это не помешало имперскому флоту вовремя поднять паруса. Но самого императора рядом не оказалось: вместе с двором он выбрал более неспешный маршрут и оказался в Италии лишь к концу августа. Впрочем, у него хватило ума тотчас же отплыть, что убедило папу закрыть глаза на формальное нарушение императором обещания выступить не позже пятнадцатого числа.

Но облегчение, которое после этого испытал понтифик, длилось недолго. Буквально через три дня после отплытия Фридриха началась эпидемия, убившая или выведшая из строя множество солдат на борту. Болезнь поразила и самого императора, который настолько плохо себя почувствовал, что солдаты стали опасаться за его жизнь. Чтобы дать ему возможность восстановить силы, решили плыть в ближайший итальянский порт. К счастью, флот не успел отойти слишком далеко – до знаменитых терм Неаполя было рукой подать.

Желая предвосхитить обвинения в вероломстве, которые, как ему было известно, не замедлят последовать, Фридрих в срочном порядке отправил папе письмо, объяснив в нем столь плачевный поворот событий. Он указал на то, что армия в массе своей по-прежнему движется к цели, а сам он примкнет к ней, как только ему позволит здоровье.

Но этого оказалось слишком мало – к тому же он опоздал. Двенадцать лет папский двор наблюдал, как Фридрих без конца откладывает крестовый поход: последние крохи терпения наконец испарились. Император сам предложил наказание за нарушение данного им слова. Григорий IX обвинил Фридриха в том, что тот воспользовался болезнью в качестве предлога, дабы не исполнять обет крестоносца, и 29 сентября 1127 года официально отлучил его от церкви.

Как известно, в феодальном обществе отлученный от церкви становился маргиналом. Каждому доброму христианину запрещалось иметь с ним какие бы то ни было дела, а любые феодальные узы и обязательства признавались недействительными. Те, кто принимал его у себя либо тем или иным образом ему помогал, тоже могли разделить эту участь. Теоретически такой человек лишался всех титулов, земель и богатств.

Фридрих все это невозмутимо проигнорировал. Он публично пообещал в мае возобновить крестовый поход, оставил без внимания яростные папские послания, а весной сдержал свое обещание и выступил, чем поверг всю Европу в шок.

Какой бы далекой от совершенства ни была так называемая реализация крестовых походов, они тем не менее всегда оставались актом веры. Поэтому для отлученного от церкви принять в нем участие, а уж тем более возглавить, было немыслимо: это, по средневековым понятиям, «угрожало душе» каждого, кто к нему присоединился.

Только вот души интересовали Фридриха гораздо меньше корон. То обстоятельство, что его юная супруга Иоланда, королева Иерусалима, обеспечивавшая ему связь с троном, совсем недавно умерла при родах, могло доставить множество проблем. Фактически соглашение не устраивало его с самого начала. Он планировал править в роли мужа, но это можно было делать с той же легкостью и в ипостаси регента. А прощение можно будет получить и потом, когда папа – либо его преемник – поймет, какие им двигали мотивы.

Надежды на то, что Григорий IX передумает, на тот момент не было почти никакой. Пока Фридрих, подняв паруса, отдалялся от Итальянского побережья, папа усиленно строчил предводителям Утремера письма, громогласно объявляя презренного императора «врагом веры» и запрещая всем без исключения иметь с ним любые дела.

Поэтому в том, что после долгожданной высадки Фридриха в Палестине ему оказали весьма холодный прием, не было ничего удивительного. Однако фасад отнюдь не казался монолитом, в нем имелись и трещины. Духовенству и религиозно-рыцарским орденам он был не нужен, но многие дворяне Утремера радовались любой поддержке, которую им могли оказать.

В то же время Фридриха все это, похоже, совершенно не беспокоило. В отличие от большинства предшественников, возглавлявших другие крестовые походы, он знал подноготную политической ситуации в исламском лагере на Святой земле и намеревался воспользоваться его естественной раздробленностью. Единая сильная армия ему не требовалась – таковой ее достаточно было представить. Более десяти лет одно лишь упоминание его имени звучало для султана и палестинских эмиров как угроза. И если теперь, явившись сюда лично, он немного побряцает оружием, это наверняка поможет ему добиться цели.

За два года до этого султан аль-Камиль предложил вернуть Фридриху Иерусалим, если тот нападет на Дамаск, и теперь император отправил ему послание, объявив о готовности заключить сделку. Султан опешил. Политический ветер давно подул в другую сторону – Дамаск уже не представлял собой угрозы, как раньше. Если сейчас он отдаст Иерусалим, то от его репутации мало что останется. С другой стороны, отказом он мог навлечь на себя гнев грозного императора: тогда ему точно придется давать крестоносцам отпор.

Решение сводилось к тому, чтобы выиграть время. Султан отправил к Фридриху легион эмиссаров, каждый из которых нес дорогие дары, обещания вечной благодарности и бесконечные предложения. К нему прибыло столько мусульманских посланников, которым оказали самый сердечный прием, что собственная армия даже заподозрила императора в планах ее предать.

Но Фридриху понадобилось не так уж много дней для того, чтобы понять: аль-Камиль тянет время. Чтобы привлечь внимание султана, явно требовалась демонстрация силы. Император резко прервал все переговоры и в открытую стал строить планы выступления на Иерусалим. Прибрежный город Яффа, защищавший подходы к Священному городу, был укреплен; будто готовясь к крупному наступлению, армия начала запасаться провиантом. Султан хорошо понял намек: не успел император покинуть Яффу, как к нему явились делегаты с просьбой о мире.

Переговоры выдались трудные, но Фридрих был в своей стихии. Когда прибыли посланцы, он поприветствовал их на арабском языке и порадовал знанием Корана. Он воспитывался на Сицилии и за эти годы научился понимать тонкости мышления мусульман. Император точно знал, когда отбивать атаку противника, а когда наносить удар самому, когда строго придерживаться своих позиций и когда идти на компромисс. За три месяца его языку удалось сделать то, чего не могли добиться мечи трех предыдущих крестовых походов – получить обратно Священный город.

Почти каждый пункт договора представлял собой компромисс. Стороны согласились заключить мир на десять лет. Иерусалим, за исключением городских мечетей, передавался под христианский контроль вместе с Вифлеемом, Назаретом и тонкой полоской земли, соединяющей их с побережьем. В самом Священном городе запрещалось отстраивать стены или размещать гарнизон, чтобы мусульманские паломники имели свободный доступ к таким мечетям, как Эль-Акса и Купол Скалы, равно как и к любым другим святыням. Кроме того, всем мусульманским обитателям города разрешалось остаться, а их общинам жить по законам шариата под управлением собственных должностных лиц. Последняя оговорка обязывала Фридриха сохранять нейтралитет в любых войнах «между исламом и крестом», а также помогать мусульманам, если тот или иной христианин нарушит перемирие.