Грингласс сказал, что все обдумает, но они с Рут твердо решили больше не брать денег от русских. Время от времени Юлиус возвращался к своей идее. Он предлагал Массачусетский институт технологий как хорошее место для изучения атомной физики и даже Нью-Йоркский университет, когда там появился курс по ядерным технологиям. Розенберг говорил, что уже «посылал людей учиться в разные места» на тех же условиях, которые обещал Дэвиду. Через несколько месяцев Дэвид Грингласс, не прибегая к посторонней помощи, стал ходить в вечернюю школу в Нью-Йорке, где занимался предметами, никак не связанными с атомной энергией. Розенберг взбесился. Вместо того чтобы подстроить график работы под Дэвида, он кричал, что Дэвид срывает производство, потому что дважды или трижды в неделю уходит из мастерской после обеда на учебу. Он поднял такой шум, что Дэвид бросил вечернюю школу.

В то время Юлиус Розенберг сделал одно небрежное замечание, которое привело Рут Грингласс в ярость. Он сказал, что его не особо волнует, добьется ли успеха их мастерская, ведь он всегда может получить 10 или 15 тысяч долларов от своих друзей на организацию бизнес-ширмы для прочих своих занятий.

«Может, для тебя это ничего и не значит, — негодовала Рут, — но Дэвид и Берни зарабатывают себе на жизнь. Они все деньги вложили в дело. Да и вообще, это они выполняют основную работу на производстве, а ты только расхаживаешь и раздаешь приказы!»

Весь 1948 год семейная вражда накалялась, потому что за весь год предприятие Гринглассов — Розенбергов не заработало ни цента. Дэвид и Берни просто не могли этого понять; вот же, они управляют бизнесом, который с виду процветает, и все равно они со своими семьями еле сводят концы с концами, всем должны и не видят ни перспектив, ни помощи. Берни приходилось особенно туго, потому что его дочка Шэрон была еще совсем мала, а у жены Глэдис обнаружили страшную болезнь Ходжкина[25]. Как-то раз братья решили спросить совета у старшей сестры Этель. Она гневно обрушилась на них; это они во всем виноваты, утверждала она, потому что поздно являются на работу и болтаются без дела. Дэвид и Берни не знали, как ей отвечать, и потому тихо ушли. Потом они вместе с женами пришли к выводу, что работали достаточно много и упорно, если в мастерской было что делать. Либо условия, на которых они ведут бизнес, неправильные — а это дело Юлиуса, либо объем слишком мал для дешевого производства — а это опять-таки было дело Юлиуса. Дэвид и Берни утверждали, что знают свою работу, а Юлиус — новичок в роли управляющего бизнесом и продавца. Продолжая управлять мастерской как своим личным, а не партнерским предприятием, Юлиус Розенберг винил в отсутствии прибыли всех, кроме себя. Он ни словом не обмолвился о тех прибыльных русских контрактах, которые должен был получать. Он заявил, что когда все-таки добился контракта, братья Грингласс все запороли и потеряли клиентов. Он упрекал Дэвида в технической неграмотности; в какой-то момент он сделал начальником мастерской простого рабочего.

Грингласс почувствовал себя слишком униженным, чтобы протестовать на людях. Он дождался, когда они с Розенбергом остались наедине, и тогда высказался.

— Каково мне, по-твоему, работать на своего собственного работника, а, Юлиус? — спросил он.

Розенберг был непреклонен.

— Если ты будешь и дальше производить один мусор и терять деньги — а ведь ты не умеешь управлять людьми, — мы никогда не заработаем на жизнь, — упрямо сказал он.

Через несколько дней он все же вернул Дэвида на прежнюю должность начальника.

Разрыв между Юлиусом Розенбергом и Дэвидом Гринглассом произошел по сравнительно мелкому поводу. Юлиус обвинил Дэвида в том, что тот «уходит посреди рабочего дня, чтобы делать за Рут домашние дела». Мастерская находилась всего в нескольких кварталах от их квартиры, и Дэвид действительно приходил домой обедать и порой выполнял какие-то домашние дела для Рут, когда в мастерской было мало работы. Он был крупнее Розенберга — под девяносто килограммов и ростом под метр восемьдесят — и в тот момент пришел в настоящую ярость.

— Я тебе за это сейчас башку проломлю, — зарычал он, и если бы Юлиус не выбежал из мастерской, Дэвид исполнил бы свою угрозу.

Получив весной 1949 года в банке заем в 300 долларов на покрытие самых первоочередных расходов, Дэвид Грингласс обучил преемника управлять мастерской и ушел из нее. Через три месяца Берни тоже ушел из мастерской. У братьев оставались доли в капитале, с которых они должны были получать доход от компании, но в январе 1950 года они передали их Юлиусу Розенбергу без компенсации, даже без долговой расписки, чтобы он смог заключить сделку с Шейном, который тоже хотел выйти из бизнеса.

Юлиус Розенберг стал единоличным владельцем бизнеса, который, по его расчетам, должен был стоить 20 тысяч долларов, но вскоре в его дверь постучалось ФБР и спросило, правда ли, что он инструктировал своего шурина относительно того, как добывать атомную информацию для русских.

Кружки по изучению марксизма, которые действовали во время войны в Монреале, Ноксвилле, Чикаго, Квебеке и Беркли и которые посещали ученые, участвовавшие в секретных исследованиях, имели аналоги в Вашингтоне среди сотрудников государственных учреждений. Их целью неизбежно было одно и то же: превратить идеалистов в коммунистов, а достаточно податливых коммунистов — в шпионов. Вашингтонские кружки коммунистов на государственной службе сначала были организованы горизонтально, независимо от того, в каких департаментах они работали. Затем их разбили на мелкие вертикальные группы в рамках отдельных государственных управлений или бюро для повышения эффективности и скрытности. Общую картину того, каким способом членов постепенно обрабатывали, натаскивая их в морали и кодексе заговора, нарисовал Макс Элитчер, несколько неуравновешенный молодой человек, инженер-электротехник, который из-за психологических проблем едва не попал в ряды вредителей. Как коммуниста и близкого друга двух коммунистов, скатившихся до шпионажа, Элитчера — по словам его собственного адвоката на суде — порой обхаживали, словно желанную женщину. Очень странно в этом было то, что когда аппарат активнее всего домогался Элитчера, заманивая его в шпионы, он чурался изо всех сил, а когда наконец он сам проявил желание, то оказалось, что шпион, которому он буквально предложил свои услуги, в беде и потому никак не мог ответить.

Элитчер родился в Нью-Йорке 1 сентября 1918 года. Он получил степень бакалавра в Городском колледже в июне 1938 года. После окончания сдал экзамен на государственную службу на место младшего инженера и писал последипломную работу, пока той же осенью не состоялось его назначение. Он почти десять лет проработал в Главном управлении вооружения ВМС США.

Сначала в Вашингтоне Элитчеру было не по себе, он чувствовал себя потерянным. Он поселился на Коламбия-Роуд, в доме 1466, недалеко, если ехать на троллейбусе, от его места работы в здании управления ВМС на 17-й улице и Конститюшн-авеню, но у него не было друзей. Ему стало спокойнее, когда он переехал в большой многоквартирный дом номер 1316 на Дилафилд-Плейс, где жило еще несколько молодых сотрудников государственных учреждений. Потом, в декабре 1938 года, на сцену вышел Мортон Собелл. Они с Элитчером знали друг друга еще со времен старших классов школы в Нью-Йорке, хотя и не были близкими друзьями; в Вашингтоне среди незнакомых людей они вскоре стали почти неразлучны.