своего плана, я стала на шаг ближе к своим питомцам. И чувствовала себя так, будто они уже наполовину спасены.* * *

Поезд R был заполнен, но не до отказа. Вероятно, многие из тех, кто работал в центре, сегодня не вышли на работу. Только сейчас до меня дошло, что и наш офис, скорее всего, вынужденно закрыт. В большей степени, чем «выходной» в среду, меня шокировало присутствие людей, у которых не нарушился рабочий график. Трудно было вообразить, что в то же самом мире, где до сих пор дымилось то, что еще вчера было Всемирным торговым центром, кто-то продолжал делать свои будничные дела: одеваться на работу, пить кофе или собирать школьный завтрак для детей. День вчерашний был настолько отчужден от сегодняшнего, что казалось, будто его и не было. Меня не покидало чувство, что произошло то, о неотвратимости чего я знала с самого рождения, — и люди, погруженные в обычные заботы, казались не от мира сего.

— Ты с ума сошла, — отрезала Шэрон, когда по возвращении из магазина я поделилась с ней своими планами. — Новости посмотри! Там здания до сих пор падают!

— Тем более нужно идти немедленно! — ответила я.

Шэрон попричитала еще какое-то время: мол, людей туда не пускают и потому за периметр никак не попасть. И предложила мне пожить у нее до субботы. Ей очень хотелось — как и многим! — уехать из города, и они с матерью договорились вместе провести выходные. До этого дня ее свободная комната была в моем полном распоряжении.

Эта новость, казалось бы, должна была меня взволновать, ведь теоретически я могла считаться бездомной. Более того, события складывались так, что вещи, купленные мною рано утром, были единственной моей собственностью в новой реальности. Вот только размышлять об этом было некогда — меня ждали более насущные дела, которые к тому времени были таковы: я дозвонилась до Скотта и попросила его быть наготове. Он ответил, что рад приютить меня вместе с кошками, если в этом есть необходимость. Сегодня была среда, и пятница должна была стать моим последним днем у Шэрон.

Шэрон настояла, чтобы я взяла с собой ее запасные ключи на случай, если я вернусь, а ее не будет дома.

— Мне бы добраться до моих кошек, и, если это удастся, можешь меня сегодня не ждать, — предупредила я.

Шэрон пожала плечами:

— Вернешь на неделе, в офисе.

Рюкзак стоял на полу вагона у моих ног рядом с хозяйственной сумкой, где лежали вещи, не поместившиеся в рюкзак. Общий вес тянул фунтов на двадцать, но своя ноша спину не гнула, потому что большая часть веса распределялась по всей спине.

Поезд R прогрохотал через Манхэттенский мост и вылетел из темноты тоннеля на яркий солнечный свет с такой скоростью, что казалось, будто мы пронзили пространство и время. На мгновение я ощутила, что поезд унес меня во вчерашний день. Стена дыма поднималась в небо южнее Бруклинского моста, и запах гари чувствовался даже в вагоне. Я отвернулась от окна.

Из подземки я вышла на 14-й улице. Я никогда не думала о Манхэттене как о месте с особым запахом — по крайней мере, до тех пор, пока на границе центра города не стал доминировать запах обгоревших строительных материалов. Я подумала о Гомере. Гомере с его сверхтонким обонянием и острым слухом. Что должен был ощущать он, когда взрывались и рушились небоскребы, бушевал огонь и тянуло гарью — тем более что находился кот куда ближе к эпицентру, чем я? Мне почему-то подумалось, что Скарлетт и Вашти, имевшие возможность наблюдать за происходящим из окна, должны были испугаться меньше. Во всяком случае, они хотя бы могли совместить то, что видят их глаза, с тем, что слышат их уши и чуют носы. Определенно, они испугались, но испугались меньше Гомера.

Или нет? Казалось бы, я должна была понимать происходящее лучше них, но разве я что-нибудь понимала?

«Прекрати, — сказала я себе. — Толку от этого ноль».

Перекрестки 14-й улицы были перекрыты кордонами. Дальше транспорт не пускали, но какие-то люди так или иначе миновали заграждения своими силами: кто-то пешком, а кто-то даже на велосипеде. Еще час тому назад мне было трудно даже представить, что в мире, где догорают развалины Граунд-Зиро, могут быть люди, живущие обычной жизнью. Сейчас я поняла, что на самом деле нахожусь на границе двух разных миров по обе стороны кордона: одна сторона была южной, другая — северной. Севернее кордона в уличных кафе пили кофе, автобусы везли пассажиров и сновали такси; по другую сторону — машины не ездили, да и прохожих было наперечет, и все они куда-то спешили. Сжав крепче свою поклажу, я решила присоединиться к ним.

Я шла на юго-восток, зигзагами, ориентируясь по шлейфу дыма и гари, висевшему в воздухе там, где раньше возвышался Всемирный торговый центр. Все офисы стояли пустые, на окнах и дверях за одну ночь появились объявления. Вы не видели нашего сына? Мы не знаем, где наша дочь. Она работала во Всемирном торговом центре! С самодельных листовок на меня смотрели безмятежно улыбающиеся лица: выпускника в забавной шапочке с квадратным верхом, молодоженов в их медовый месяц или кого-то во время семейной вылазки на рыбалку. Вы не знаете что-нибудь о моем муже? Вы не видели мою сестру? Если вы знаете хоть что-нибудь, пожалуйста, позвоните… пожалуйста, позвоните… пожалуйста, позвоните… Я шла по царству теней, окруживших меня в беззвучном крике.

Мне удалось дошагать до Канал-стрит, где меня остановили на импровизированном КПП для проверки документов, дающей право на дальнейшее продвижение. Молодые люди в военной форме с автоматами на груди были предельно вежливы, сочувствовали мне, обращались «мэм», но… пропустить наотрез отказывались.

— Территория закрыта, мэм, — говорили они, — дальше нельзя.

— Но я живу там, — умоляла я, — и мои кошки…

— Извините, мэм, — строго отвечали они, — никого пускать нельзя.

Мимо проехал открытый грузовик с людьми и камерами.

— Но вы же пропускаете этих людей! — попыталась спорить я.

— Они журналисты, мэм.

Признав поражение, я двинулась дальше по улице. Дойдя до следующего КПП, я сделала еще одну попытку.

— Я журналист, — заявила я, не моргнув глазом.

Парни, охранявшие баррикаду, оглядели меня с вежливым скепсисом, задержавшись глазами на моих джинсах,