Мышцы сковало, как у деревянной куклы, и Джун молча выпучила глаза, почувствовав себя черной рыбкой-телескопом, которую бросили на сушу. Эйфория и шок – гремучая смесь.

– Прикольно, да? – риторически спросил Кайден, почесывая небритый подбородок с более темной щетиной, чем цвет его пшеничных волос. – У тебя и твоего парня – общий двоюродный брат. Будет что потомкам рассказать.

Он подошел к Джун и неуклюже обнял, хлопнув по спине в некоем подобии отеческого жеста. А потом задал, судя по всему, главный вопрос:

– Вы уже ужинали?..

На кухне Джун тут же принялась потрошить холодильник.

– Нет, это просто невероятно. Тайный ребенок Глории и Тристана! – восклицала она по ходу дела. Открытие будоражило, но и воспоминания захлестнули: о миссис Паркер, о сводном брате, о предательстве отца и смерти Фрэнка.

Кузен оказался гурманом-философом и питался либо фастфудом, либо веганской едой. В Иден-Парке не было гамбургеров, зато овощей хватало, и Джун нарезала салат из перцев, помидоров, свежей тыквы, ревеня, шпината и рукколы. Бросила в красивую глиняную миску пригоршню ягод годжи, тыквенных семечек, петрушки, каких-то желтых соцветий, острых специй, налила три сорта масла, соевого соуса и поняла, что все – эмоции через край, сейчас нервы не выдержат.

– Тони, – сдавленно произнесла она, моля о помощи, и тот обеспокоенно обнял ее, удерживая на ногах.

– Дыши глубже.

– Я перенервничала немного…

– Прости. Обещаю, никаких больше сюрпризов без взаимного согласия.

Джун кивнула и шумно втянула воздух, уткнувшись лбом в плечо Тони. Его аромат успокоил.

– Мне уже лучше. – Она освободилась из объятий и поставила салат перед Кайденом. Парень с опаской покосился в блюдо.

– Выглядит, как целебный сбор.

– Это снадобье правды, – хмыкнула она. – У меня к тебе очень много вопросов.

– Спрашивай. У меня очень много ответов.

…Оказалось, он тот самый мистический крестник Иден, неуловимый парень, которого Джун ни разу не встречала. Он вырос в Инвернесе, в Высокогорье. Его воспитала бабушка Макгрегор, мать Иден и Глории, – единственный человек на планете, который на дух не переносил Фрэнка Андерсона. Джун бесило одно лишь упоминание об этой женщине, но Кайден ее, кажется, обожал.

– Глория приезжала ко мне раз в месяц, Тристан – раз в сезон. В документах он не был зарегистрирован как мой отец, я ношу фамилию матери. Хёрст – мой псевдоним.

– Мне очень жаль, – расстроилась Джун, но кузен усмехнулся:

– Не стоит, у меня было прекрасное детство. Прибереги жалостливый взгляд для стариков Эвери. Они скрытные, но что-то должны знать.

– А сам ты что-нибудь выяснил?

– Только то, что история мутная. Глория решила лететь вместе с Тристаном в самый последний момент. Мне это известно, потому что бабуля разговаривала с ней по телефону накануне трагедии. Во-вторых, в последние месяцы жизни Тристан часто навещал семью Роджера Синклера, которого поддерживал на политическом поприще, они были соратниками. Кролик Роджер чист: верный муж, популярный политик – но я ему не верю. Даже сразу после трагедии ходил слух, что Роджер причастен к крушению самолета… В общем, задача у тебя простая – вытянуть как можно больше информации из стариков Эвери. Все, что связано с Тристаном, имеет отношение и к твоему отцу.

– Я сделаю все, что смогу, – заверила Джун.

– Ага, главное не перестарайся, – посоветовал Кай насмешливо, намекая на «лечебный» салат, который она от души посыпала не только тертым имбирем, но и перцем чили.

***

Началась учебная неделя.

В университете дела шли хорошо и с проектом профессора Делауэра, и с подготовкой благотворительного вечера. Придурок Оливер через день цеплялся к Джун, чтобы обсудить подготовку концерта, но больше не делал мерзких намеков. Видимо, Шейла достучалась до его совести, пригрозив разрывом отношений.

Дни в календаре сменялись, и скоро наступило 13 декабря, воскресенье. Время ехать к родственникам. Чета Эвери обитала в загородном доме в Абердине; Кай прислал их адрес. Там со дня гибели Тристана жили также его вдова, Роза Брин, и семилетняя дочь Сара. Ах да, еще 90-летняя прабабушка, у которой развилась деменция.

В общем, большая семья, в которой презирали Ллойда Эвери.

Джун с рассвета не могла найти себе места. Она перебрала все безделушки в красной коробке из-под видеокамеры, перестирала папины рубашки, которые не трогала с тех пор, как прочла письмо-из-мусорки.

Оделась он строго: льняная голубая блузка и серый костюм с узкими брюками. Волосы стянула слишком сильно на затылке, и голова разболелась. Давление упало, наверное.

Она как раз выгребала из тайника в библиотеке шоколадку, когда ей позвонил Тони.

– Джун, пора.

– Ты где?

– В смысле – где? В машине, жду тебя.

– Уже?!

Генри принес таблетку от головной боли, и Джун выпила ее по дороге к черно-белому «лэндроверу». Ехать было два с половиной часа, целая вечность, чтобы извести себя. Перелет в Норвегию меньше занял.

– Ты плохо себя чувствуешь? – нахмурился Тони. – Может, перенесем поездку?

– Нет!

Второго такого нервического утра она не пережила бы.

На первой же заправке Джун купила себе двойной эспрессо в кофе-автомате, на следующей стоянке опрокинула в себя еще одну порцию. Тони осуждающе на нее посмотрел и вместо того, чтобы завести двигатель, не терпящим возражений тоном сказал:

– Сними обувь, сделаю тебе массаж.

Она послушно расшнуровала ботинки и перебросила ноги на колени к Тони, уперевшись спиной в дверь. Педикюр был простой, французский, парень рядом – непростой, шотландский. Глава клана Андерсонов, человек, умевший хранить свои и чужие тайны… Он сидел рядом в джинсах и темно-зеленой футболке оттенка «болото». На его груди не красовалось разбитое сердце, в серых глазах не было льда.

И Джун тоже оттаяла. Массаж подействовал умиротворяюще. И все бы хорошо, но, когда они прибыли на место, магия эспрессо с двойной силой ударила в мозг. Взбудораженная, Джун едва не выскочила из машины без ботинок, но Тони удержал ее на месте и сам затянул шнуровку потуже, чтобы наверняка.

Особняк оказался симпатичным, квадратным, вдоль выбеленного фасада тянулись нити зимних роз. У порога их встретила пожилая горничная, пригласив внутрь.

У Джун от адреналина и кофе тарахтело сердце. Тони крепко сжал ее руку в знак поддержки, а потом и вовсе остановился и уверенно, глубоко поцеловал, пока горничная притворялась невидимкой.

Поцелуй сработал, как и тогда, на снежной трассе в Норвегии.

– Спасибо, – прохрипела она.

– Всегда пожалуйста, Бэмби.