Джейсон и Эллисон.

И она слышала, как из его горла вырывались сдавленные рыдания.

Она вздрогнула, когда на переднем сиденье зазвонил его телефон, и забилась в свою норку, когда он вернулся к машине и ответил на звонок. Его голос казался чужим, как и поток ненависти, что хлынул из него, когда он произнес имя Кэла. Она не могла слышать, что говорит Кэл, но брат все твердил, чтобы тот остановился, что никакие слова уже ничего не изменят. И тут его голос изменился так резко и внезапно, что она все-таки отважилась выглянуть в щель между передними сиденьями. Она смогла увидеть только его бедро сбоку и нож, который он медленно крутил в руке, когда согласился встретиться с Кэлом и поговорить лично.

Ее прошиб холодный пот, когда он снова сел за руль, но на этот раз не гнал машину и всю дорогу держал нож в руке, пока снова не припарковался. Вместо того чтобы бросить нож обратно в бардачок, Джейсон сунул его в задний карман и придерживал рукой, направляясь к лесу.

Она больше не хотела шпионить, но тишина затянулась, и необъяснимый страх заставил ее выйти из машины и погнал в лес, на поляну, где она по молодости лет еще никогда не бывала.

Но ни разгоряченных голосов, ни шума драки, чего следовало ожидать после недавнего телефонного разговора, она не услышала. Кэл и Джейсон стояли в нескольких шагах друг от друга и разговаривали, но не дрались. Разве что Кэл выглядел излишне возбужденным, все время просил прощения, повторяя одни и те же слова. Джейсон не принимал его извинений, качая головой и вскидывая руки с раскрытыми пустыми ладонями всякий раз, когда Кэл делал шаг к нему. Только один раз Джейсон не выдержал и вспылил.

– Как ты мог так подло забрать ее у меня? Ты всегда забирал себе все, что хотел, но она была моей!

Что бы Кэл ни сказал в ответ, прозвучало слишком тихо, чтобы она могла расслышать, но, когда он в искреннем порыве приложил руку к сердцу, не сводя глаз с Джейсона, ей показалось, что он дает какое-то обещание. И после короткой паузы Джейсон кивнул. Его тело оставалось напряженным, но он поднял руку, приготовившись хлопнуть Кэла по спине, когда тот подошел, чтобы его обнять.

Джейсон стоял к ней спиной, и она видела, как свободной рукой он полез в карман и вытащил нож. Она утверждает, что слышала щелчок, с которым выскочило лезвие, хотя Кэл не отпрянул, пока Джейсон не воткнул ему нож в спину.

После этого подробности стали туманными. Она помнит, как Кэл пошатнулся, когда Джейсон вытащил из него нож, а потом у него как будто отказала нижняя часть тела. В горле послышалось какое-то бульканье, и он упал лицом вниз на сырую землю. Больше она не слышала ничего, кроме собственного немого крика, когда ее брат опустился на колени следом за другом и снова вогнал в него нож.

Руки Кэла цеплялись за землю, царапали грязь, когда Джейсон ударил его в третий раз. Кэл поднял глаза, поймал ее пристальный взгляд и потянулся к ней рукой, прежде чем нож Джейсона снова вонзился в него.

И тогда она закричала.

Джейсон увидел ее.

И она побежала.

Меня тошнит. Меня тошнит. Сейчас вырвет.

Кожа становится липкой, и я не могу глотать достаточно быстро, чтобы сдержать всплески желчи, обжигающие горло. Только это ничто по сравнению с дрожью, сотрясающей хрупкое тело Лоры.

– Я ничего не сказала. Я ничего не сказала. Ни когда увидела нож, ни когда…

Я внутренне готова к тому, что Лора окаменеет, когда я потянусь, чтобы ее обнять, как сама поступила вчера с мамой, но она охотно идет в мои объятия, как будто так же истосковалась по мне за все это время, как и я по ней.

– Это не твоя вина, – говорю я, проливая слезы на ее немытые волосы, пока ее слезы капают на мою рубашку. – Ты ни в чем не виновата.

Снова и снова я повторяю это сестре, стараясь держаться и быть сильной ради нее, чтобы она слышала убежденность в моем голосе и не видела, как истекает кровью моя душа.

* * *

Может, проходит с час, когда она перестает плакать, но не потому, что успокоилась, уверена я, а потому что слишком измучена, чтобы пролить еще больше слез. Последние несколько минут ее лишь трясет, и я глажу ее по волосам и бормочу бессловесные утешения. Когда дрожь стихает, но Лора, насколько можно судить, еще не дремлет в моих объятиях, я прижимаюсь щекой к ее голове и шепчу:

– Нам нужно поговорить с мамой и папой.

– Нет! – Она отстраняется от меня, яростно мотая головой.

Я снова притягиваю к себе ее истерзанное горем тело, встречая лишь легкое сопротивление.

– Лора, тебе нужна помощь. – Мой голос срывается на последнем слове. – Нам всем нужна помощь. – Мне стыдно до тошноты за то, что я могла быть настолько ослеплена болью брата, что отмахнулась от боли сестры. Пыталась обвинить ее в том, что она не хочет видеть Джейсона, в то время как все произошло на ее глазах.

Я всегда пыталась представить себе все, что угодно, только не драку или приступ слепой ярости. Не шок и ужас, заставившие его опуститься на колени и пытаться остановить кровь. Даже не его бегство домой за помощью, когда он не смог справиться с кровотечением.

Я содрогаюсь, и Лора поднимает голову, чтобы посмотреть на меня.

– Я боюсь.

Я хочу сделать вид, будто не понимаю, о чем она, но понимаю без слов. Лишь только узнав, в чем обвиняют Джейсона, я поднялась на его защиту, яростно и громко. Мой брат не был убийцей, и горе всем и каждому, кто осмелится думать иначе. Я тоже была напугана тогда, особенно в те первые несколько недель. Я знаю. И даже после того, как он признался, когда даже я не могла отрицать, что жизнь Кэла оборвалась от руки Джейсона, какая-то частица меня все еще стремилась найти ему оправдание. С тех пор я пыталась представить себе все обстоятельства и провокации, которые могли толкнуть его на убийство.

И я игнорировала и глушила все, что могло хотя бы намекать на обратное.

Это верно, что дома мы редко говорили о Джейсоне, но, по крайней мере, нас с мамой объединяло подспудное отрицание его вины и ощущение несправедливости, как бы мы ни избегали смотреть фактам в глаза. Все осложнилось, когда в моей жизни появился Хит и мне пришлось задуматься об истинной жертве, вместо того чтобы представлять таковой собственного брата.

Как же мучительно – отпускать то, за что я так отчаянно цеплялась все это время, но, когда я крепче прижимаю Лору к себе, боль смещается. Ее не становится меньше – не уверена, что это когда-нибудь произойдет, – но она как будто отдаляется, уходит от этой хрупкой девочки в моих руках.

– Все будет хорошо, – говорю я.

Лора бредет за мной, как призрак, когда мы спускаемся по лестнице и заходим на кухню. Она так молчалива, что мне приходится то и дело поглядывать назад, чтобы убедиться, что я действительно держу ее за руку, а не обманута игрой воображения.