– Милая, прости меня. Я так сожалею.

И я знаю, что она сожалеет. Я знала это в тот самый миг, когда она отвесила мне пощечину, еще до того, как ее глаза расширились от ужаса. Всю неделю я знала, что ее гложет чувство вины и стыда. Всю неделю я знала: я должна подойти к ней и сказать, что зла не держу, что прощаю ее, потому что люблю. Я действительно солгала ей. Я знала, что мое исчезновение повергнет ее в панику, что она будет напугана, разозлится, не дождавшись моего возвращения со свидания с Джейсоном в положенное время. Я все это знала и даже не позвонила. Я разбила собственный телефон, чтобы не пришлось звонить.

Но мои руки по-прежнему висят плетьми, пока она обнимает меня, стоя в шаге от того места, где я прячу лоскутное одеяло ее матери.

Не знаю, сколько это тянется, но становится ясно, что она не отпустит меня, пока я не откликнусь на ее объятия. Я обнимаю маму как чужая, и это разрывает мое сердце.

– Все в порядке, мам.

Наконец она отпускает меня. Макияж глаз у нее слегка потек, но я усилием воли сохранила свои глаза сухими. Она гладит меня по щекам, плечам, рукам, как будто не хочет прерывать контакт после стольких дней эмоциональной и, в значительной степени, физической разлуки. Она усаживает нас обеих на кровать и говорит мне то, что я уже много раз слышала, то, чего никогда не говорила ей собственная мать.

Она больше никогда не поднимет на меня руку.

Она больше никогда не даст волю своему гневу, не позволив мне прежде объясниться.

Она любит меня.

Она так сожалеет.

Очень, очень сожалеет.

Ей невыносимо чувствовать эту пропасть между нами.

Прощу ли я ее?

Я отвечаю честно. Я верю ей и прощаю ее, но она первой распахивает объятия, и я вынуждена ответить тем же.

Это похоже на ложь, но я не понимаю, почему.

– Мам, – говорю я, отстраняясь. – Мне нужно попросить тебя кое о чем насчет завтра.

Ее ладонь тут же ложится мне на щеку.

– Что угодно.

Я делаю глубокий вдох.

– Я хочу снова навестить Джейсона одна.

Ее рука на моей щеке замирает, а потом резким движением опускается на колени.

Я знаю, что прошу слишком много, и невозможность этой просьбы читается в ее глазах. Она скорее отрубит себе руку, чем пропустит еще одну встречу с сыном. То, что я прошу об этом по следам ее отчаянной попытки примирения, жестоко. Мы обе это знаем.

Но я все равно прошу.

Я должна увидеться с Джейсоном наедине, и меня не устроит даже то, что она будет сидеть в сторонке, за другим столом, или ждать своей очереди на парковке. Мы должны быть вдвоем: только я и мой брат.

Мамины глаза утопают в слезах, когда она смотрит на меня. Я ставлю ее перед нелегким выбором, и никогда еще я не чувствовала большего отвращения к себе.

Она молчит.

– Мы поссорились в прошлый раз. – Я думаю, что, если назову какую-нибудь безобидную причину вроде размолвки между братом и сестрой, это смягчит удар. Ради укрепления семьи мама, возможно, согласится на такую жертву. – В общем-то, по глупости, но мне нужно увидеть его с глазу на глаз и помириться.

Я вижу, как мучительно она раздумывает над моей просьбой. Должно быть, внутренне она корчится. Не думаю, что она сможет пересилить себя и согласиться, поэтому решаюсь на отчаянный шаг.

– Обещаю позвонить на этот раз. Папа починил мой телефон, так что на обратном пути могу звонить беспрерывно. Тебе не придется расстраиваться… когда я вернусь домой.

У нее вырывается тихий вздох со всхлипом, как будто сердце разбивается пополам. Я сглатываю слезы, ожидая, когда она произнесет единственное, что ей остается.

– Хорошо, Брук.

В тот вечер я убираю бабушкино одеяло обратно на чердак.

Джейсон замирает на полпути, когда в субботу утром заходит в комнату для свиданий и видит меня одну за столом. С расстояния двадцати шагов я вижу, как он сглатывает, прежде чем охранники заставляют его двигаться дальше. После этого он чуть ли не крадучись приближается ко мне. Первое, что я слышу от него, не имеет никакого отношения к маме.

– Что ты сказала Эллисон?

Я вжимаюсь в спинку стула, когда он наклоняется через стол, впиваясь в меня суровым взглядом.

– Мама в порядке, – говорю я, обретая дар речи. – Лора и папа тоже. Дядя Майк приходил вчера на ужин, и у него тоже все хорошо.

Прищуренный взгляд Джейсона смягчается, но ненадолго.

– Что ты натворила, Брук?

– Что я натворила? – Его затянувшийся приступ гнева становится искрой, которая разжигает мой собственный характер. – И что же, по-твоему, я сделала? Ты проговорился о том, что в ночь убийства Кэлвина там был кто-то еще, и этот человек тебе небезразличен настолько, что ты готов защищать его, оставаясь в этом… – мои губы кривятся, – месте дольше, чем, возможно, заслуживаешь. Кто же это еще, кроме Эллисон?

Джейсон морщится, когда я произношу ее имя.

– Я думала, что это она, потому что… потому что… – Моя злость гаснет почти так же быстро, как загорается. – Я узнала о ней и Кэле.

Джейсон корчит гримасу и мягко качает головой, в то же время сжимая кулак, так что теперь я могу разглядеть крошечные белые шрамы на костяшках его пальцев. Боль от предательства любимой девушки и лучшего друга еще жива и гораздо более ощутима, чем воспоминание о разбитом окне.

Я вдруг снова чувствую себя восьмилетней девчонкой, умоляющей о чем-то своего невероятно взрослого брата. Я всегда упрашивала его делать что-то вместе со мной, куда-то ходить, играть. Он мог бы просто сказать «нет» или отмахнуться от меня, но он почти никогда этого не делал и, более того, исполняя мою просьбу, вел себя так, что со стороны казалось, будто ему очень весело. Со мной.

Мое сердце разрывается, когда я вижу его сейчас, в этом жутком месте, увядающего на моих глазах. Даже злости недостаточно, чтобы расшевелить его надолго.

– Джейсон, прошу тебя. Ты должен мне сказать. Я знаю, что это не Эллисон, но кто-то же был, да? Почему ты их выгораживаешь? Пожалуйста. – Мой голос трескается, и я не пытаюсь это скрыть. Лицо Джейсона кривится еще сильнее, и голова падает на грудь.

– Ты знаешь, что здесь томишься не только ты. Мама и Лора, я и отец… Джейс, мы тоже заперты.

Он помнит, что я говорила ему в прошлый раз о том, как плачет мама, как днюет и ночует в мастерской отец, как замыкается в себе Лора. Я знаю, что помнит. Но он мало что знает обо мне.

– Я перестала спать по ночам. Всякий раз, закрывая глаза, я вижу, как снова и снова умирает Кэл. Всегда по-разному, потому что, когда мой разум пытается вставить недостающие детали, они попросту не подходят. Все в смерти Кэла кажется мне бессмыслицей. Я просыпаюсь, задыхаясь и плача, мне не с кем поговорить, потому что мама, папа и Лора тоже страдают и им больно это слышать. – Он смотрит в сторону, как будто тоже не хочет ничего слышать, но он единственный, кто должен это слышать. – Ты никогда не спрашивал, почему я не участвую в кастинге «Историй на льду». Тебе все равно?