В 1993 году Дик Андерсон, казалось, тоже наткнулся на золотую жилу – нереализованную неизбежность. Именно в тот момент люди во всем мире начали массово интересоваться длинными тропами. С появлением Аппалачской тропы произошел сдвиг в сторону монументализма; затем, в 1980-х и 90-х годах, появились такие тропы, как Маршрут Тихоокеанского хребта и Тропа «Континентальный рубеж». В России, Новой Зеландии, Непале, Японии, Австралии, Италии, Чили и Канаде начали строить супертропы – хайкерские тропы протяженностью более тысячи километров. Большая часть Западной Европы была опутана такими супертропами, как, например, знаменитая сеть пешеходных дорожек Grande Randonnйe. Отчасти этот рост объяснялся появлением все более легкого походного снаряжения, которое позволяло людям преодолевать намного большие дистанции. Чем более популярными становились дальние походы, тем более многолюдными становились длинные тропы. На рубеже двадцать первого века хай-керы начали жаловаться, что такие супертропы, как Аппалачская тропа, утратили из-за этого былую привлекательность. Появились все условия для рождения радикально более длинных троп.

Предложение Андерсона о дальнейшем расширении Международной Аппалачской тропы было принято почти сразу. Шотландия и Испания выразили свою заинтересованность еще в 2009 году, а вскоре к ним присоединились и другие страны. Почти все необходимые для построения маршрута тропы уже существовали, и их оставалось только соединить между собой. На границе между Северной Ирландией и Ирландской Республикой Андерсон столкнулся с неожиданной проблемой – смежные тропы администрировались различными, причем недружественно настроенными организациями, договориться с которыми помогла только смена парадигмы. Когда я впервые встретился с Андерсоном в Портленде, штат Мэн, весной 2011 года, он рассказал, что организации, занимающиеся обслуживанием Тропы Северного моря, которая проходит по территории семи стран Северной Европы, только что проголосовали за присоединение к Международной Аппалачской тропе.

– Это же в шести тысячах миль отсюда! – сказал он. – Невероятно! Можно ставить еще одну галочку.

Когда эта идея впервые пришла Андерсону в голову в 1993 году, он даже не предполагал, что все будет идти настолько быстро и гладко. На самом деле, вначале он даже не сомневался, что его план будет встречен в штыки. Когда он показал карту, испещренную синими точками, своему другу Дону Хадсону, тот сказал: «Дик, это отличная идея. И поэтому ее возненавидят». Хадсон имел в виду представителей администрации Аппалачской тропы и управляющих государственного парка Бакстера, которые сопротивлялись идее расширения Аппалачской тропы в Канаду, поскольку это привело бы к размыванию почти священного статуса конечной точки тропы – горы Катадин. (Даже два десятилетия спустя слово «расширение» оставалось настолько табуированным, что Дон Хадсон предпочитал называть его «словом на букву Р».) В конце концов был найден компромисс. Андерсон отказался от термина «расширение» и стал называть Международную Аппалачскую тропу «соединительной тропой», которая должна была присоединиться к Аппалачской тропе, с тем чтобы соединить ее с тропами, проложенными на других континентах.

* * *

Основная функция любой тропы заключается в соединении. Английское слово connect происходит от латинского глагола connectere, который означает «связать» или «соединить». В этом смысле тропа связывает точку А и точку Б, позволяя пешеходу максимально быстро и комфортно передвигаться между ними. С появлением в девятнадцатом веке радиотехники более широкое распространение получило второе значение этого слова. Когда две вещи находятся на значительном удалении друг от друга, соединить их – значит создать канал, по которому может перемещаться материя или информация. И здесь тропы снова выступают в качестве коннекторов: когда между двумя городами прокладывается тропа, между ними начинает осуществляться коммуникация; люди получают возможность путешествовать, а также обмениваться товарами и информацией.

Люди и животные издавна перемещаются между важнейшими локациями по тропам. Тропы обладают уникальной способностью естественным образом оптимизироваться, поэтому людские тропы, как и, например, слоновьи в итоге всегда пролегают по пути наименьшего сопротивления. Однако, как бы ни были совершенны эти тропы, скорость передвижения по ним была ограничена физическими возможностями пешеходов. Когда люди поняли это, они начали учиться бегать быстрее. В крупных государствах – начиная как минимум с шумерского города Урук, – существовали специальные гонцы, умевшие невероятно быстро преодолевать огромные расстояния[20]. Во многих империях строились тропы нового типа, которые успешно справлялись с возросшим потоком гонцов. Своего апогея эти продвинутые тропы достигли в Империи Инков, где их мостили плоскими камнями и оборудовали лестницами, мостами, хижинами для отдыха и колодцами. Имперские гонцы пробегали по этим дорогам по шесть миль за раз, передавая по эстафете следующему гонцу кипу – веревку с узелками, которая содержала очень простые (часто числовые) сообщения. По этим каналам связи информация могла передаваться со скоростью около ста пятидесяти миль в день.

Везде, где людям требовалось двигаться как можно быстрее, тропы неизменно становились все более прямыми, ровными и твердыми. Что отличает людей от животных, так это то, что мы не только научились оптимизировать тропы, но и сумели выйти за пределы своих физических возможностей. Для того, чтобы быстрее путешествовать и перевозить товары, люди по всей Евразии научились ездить верхом на животных и запрягать их в повозки. (Одомашненные животные, таким образом, стали своего рода живой технологией.) С появлением колесного транспорта дороги неизбежно начали меняться; в Древнем Вавилоне строили колейные дороги – каменные дороги с параллельными бороздами, направлявшими колёса тяжело гружённых повозок, – которые стали предшественником деревянных, а затем и железных дорог. Поколение за поколением евразийцы продолжали совершенствовать свои транспортные средства и дороги, пока наконец не изобрели автомобиль, или «безлошадный экипаж», и паровоз, или «паровую лошадь». Эти изобретения сделали нас самыми быстрыми существами на Земле, но даже этого нам было мало. Вскоре мы, словно Дедал, сделали крылья и научились летать.

Открыв множество способов быстро перемещаться в пространстве, мы параллельно научились передавать информацию с еще более невероятной скоростью. Уже самые первые коммуникационные технологии, например, дымовые сигналы и сигнальные барабаны, позволяли людям почти мгновенно передавать сообщения на значительные расстояния визуальным и акустическим способами. Изобретение электричества позволило посылать еще более сложные сообщения на еще большие расстояния. Этот сдвиг начался с изобретения телеграфа, потом телефона, радио, телевидения, факса и, наконец, компьютерных сетей. Сегодня нас, словно призрачный шёпот, окружают бесконечные потоки информации, которой непрерывно обмениваются миллиарды людей и устройств; наши связи стали настолько невидимыми и распространились настолько далеко, что практически вышли из поля зрения.