И мне страшно сейчас и больно, потому что мой выбор стал причиной смерти человека, чья любовь подарила мне настоящую жизнь…

Глава шестая

ДЕНЬ ШЕСТОЙ: «У смерти и любви есть общие черты — они бессмертны обе, но умираем мы».

Сегодня я впервые за последние дни обедала с милордом за одним столом. Он не сказал мне ни слова, и я чувствовала себя заторможенной и совершенно пустой внутри. С нами обедал Анжей и я вдруг вспомнила, что однажды он спас меня. Странно, что я хорошо запомнила те события, несмотря на желание забыть о них навсегда, ибо закончились они той же самой трагедией, что всегда наступала в конце…

Находясь в гостях у милорда, я даже представить себе не могла, насколько сильно пророчество о моем предназначении охватило умы людей. Я также не осознавала, что мое пребывание в замке милорда породило множество разговоров среди жителей Элидии. Люди все еще помнили тот ад, что сошел на них по воле Магистра, и им казалось неправильным мое присутствие в стране и сам факт проживания в замке милорда. Но никто не удосужился передать мне слухи и сплетни, гуляющие по стране, и я совершенно не понимала, что людское сомнение уже перерастает в ожесточение, ибо легче всего винить в предательстве и бездействии кого-то еще, но только не себя. Народ Элидии в какой-то мере смирился с милордом, но ответственность за свое освобождение легко возложил на меня, как и обвинение в моем предательстве.

В тот злополучный день Грэм собирался вернуться к принцу Дэниэлю. Я настояла на этом, поскольку предчувствие опасности, нависшей над принцем, не давало мне спать по ночам. В моих снах Дэниэль истекал кровью и умирал от раны, нанесенной таинственным убийцей. Мое живое воображение или что-то другое вызывало эти сны. Но три ночи подряд просыпаться от собственного крика — это было чересчур.

Я проводила Грэма до пристани и попрощалась с ним. Столь же немногословный, но преданный и верный, Грэм сжал мою руку, и не оглядываясь, поднялся на корабль. Он повиновался мне без каких-либо возражений и похоже не был удивлен моим словам, что сны способны сбываться. Мои глаза провожали его, пока могли видеть. Если бы я знала, что больше его не увижу, поступила бы я иначе?

Через месяц от Мастера пришло письмо, в котором он сообщал о покушении на Дэниэля. Грэм оказался рядом по воле случая или судьбы в моем лице и принял удар наемного убийцы на себя, заслонив собой своего принца, а остальное довершила охрана. Грэм умер на руках Дэниэля, а его убийца истек кровью на холодном каменном полу дворца. Только легче от этого никому не стало. И если кто-то когда-нибудь скажет, что кровь Грэма на моих руках, я не стану этого отрицать…

Но никакие предчувствия меня тогда не посетили, и я спокойно смотрела, как исчезают за горизонтом огромные белые паруса. Чувство того, что Дэниэль в безопасности, на мгновение посетило меня, и я успокоилась. Грэм уплыл, а я вместе с Анжеем и двумя воинами милорда отправилась в обратный путь, решив по пути заскочить с город Саэрли, где можно было купить изумительно прочную ткань, используемую для пошива боевых одеяний. В конце концов, я четыре года осваивала профессию швеи-мотористки и мне уже приходила в голову парочка идей относительно моего нового боевого наряда. Обычная цель для обыденного посещения торговой лавки.

Мы добрались до города довольно быстро, и люди расступались перед нашим маленьким отрядом, пока я таскала за собой свою свиту по множеству магазинов и торговых рядов. В обед мы перекусили, а к полудню засобирались в обратный путь, ибо цели мои были достигнуты, а других не имелось. Будучи довольной своими покупками, я совершенно не обращала внимания на лица и глаза проходящих мимо людей. И я до сих пор не понимаю, почему моя очевидная слепота так легко поразила и моих спутников.

Где-то на площади возле дома судьи, одновременно являющегося и дворцом правосудия, нам пришлось спешиться и пробиваться через толпу людей, расходящихся после публичного наказания плетью какого-то человека, признанного виновным в совершении многочисленных мелких краж, — нормальный день для нормального города.

Толпа уже расходилась, но ее стремительного течения хватило на то, чтобы нас разделило, и Анжей немного отстал от меня. Я же поглощенная тем, чтобы не поддаться людскому потоку, пыталась выбраться из него, совершенно не замечая, что меня обтекала другая волна молодых людей, совершенно не вписывающихся в общую картину расходящейся массы людей. Также как и я, они плыли против течения, и они окружали меня — молодые и опасные, словно юные волки на охоте за молодой серной. Они приблизились ко мне, и кто-то в толпе вдруг предостерегающе закричал, словно пытался помочь. Вот только я не поняла — мне или кому-то другому предназначался тот крик.

Но даже в эти мгновения, инстинктивно отпрянув от юноши, гневно закричавшего: «Доэрто!» возле меня самой, я все еще не могла сообразить, что древний язык обвинял именно меня в предательстве и измене. Древнее слово «доэрто» означало «виновен» и этим словом называли тех, кто предавал когда-то своих королей, и не было в этом мире обвинения страшнее.

Крик из толпы или мой инстинкт спасли меня в то мгновение — я не знаю. Сильный удар камнем, способный раскроить мой череп, задел лишь кожу на голове и в краткий миг отрезвил меня. Простенький захват — и нападающий оказался на тротуаре рядом с серым булыжником, подобранным с той же мостовой, на которую когда-то милорд пролил столько крови. Но следующий удар я не смогла бы отразить, если бы не вмешательство Анжея. Он оттолкнул меня, и холодное лезвие брошенного кинжала лишь слегка оцарапало шею, а на камни мостовой упали темно-бордовые, почти черные капли моей крови. Именно они отрезвили стоявших рядом людей, и через считанные секунды пространство вокруг меня опустело. Исчезли и нападающие.

Все произошло слишком быстро и я не успела испугаться. Адреналин все еще бушевал в крови, заставляя дрожать икры моих ног и трепетать сердце, но в целом, нападение незнакомца скорее вызвало недоумение, чем страх. К тому же опасность никогда не могла ввести меня в ступор, напротив, она наполняла меня энергией и желанием израсходовать ее прямо сейчас. Экстремальные ситуации никогда не пугали меня, и всю свою жизнь я карабкалась только вверх, вопреки любому здравому смыслу, чудом умудряясь не сорваться в пропасть там, где