– И что?

– Ничего. Твой Илюша уперся правым рогом, как норвежский буйвол, и ни в какую.

– У него нет ни правого, ни левого рога. Я ему не изменяю.

– Он знает. Но говорит, что будет жить у меня – о, как же я несчастен! – пока ты не уволишь Дмитрия.

– Нет, вы посмотрите! Почему я должна его увольнять! Ведь это Илья был виноват, он меня променял на… на Настасью, он нас предал! Он, а не я! И каким-то совершенно иезуитским образом он ухитрился все вывернуть наизнанку. Теперь не кто иной, как я, виновата в развале семьи! Я, видите ли, не хочу уволить Митю. А для Ильи это классный предлог сохранять обиженный вид.

– Машенька, уволь, а? Я сам буду к тебе приходить на три часа в неделю, мыть горшки за Эдиком.

– Представляю, как у тебя получится.

– А что! Я Пульсатиллу, можно сказать, грудью выкормил!

– Ну как мне уволить Митю? Он исполнительный, ответственный, заботливый! Он старается. Дети его обожают. И он рассчитывает на деньги, которые я ему плачу. Он ценит место. Нет, не уволю.

– Нашла коса на камень. Ты ведь знаешь, что Здоровякин – непробиваемый тип. Его заклинило, как токарный станок. Его не сдвинешь с места. Он не хочет видеть в своем доме чужого мужика.

– Развод, – мрачно констатировала Мария. – Мне почему-то казалось, мы все-таки сумеем договориться.

Надрывный, скорбный вздох заполнил воздушное пространство салона. Валдаев понял, что обречен коротать вечера с милым Илюшей еще неопределенно долгое время.

Лиза смотрела сон. Во сне все сияло прозрачной бирюзой. Солнечно-желтый обрушивался сверху и лился непрерывным потоком, переходя постепенно в оранжевый. Полыхал пурпурный, ручьями струился небесно-голубой, сверкал ультрамарин. Потом все исчезало, уступив место ослепительно белому цвету, радостному и праздничному.

Лиза проснулась. Наверное, улыбка проснулась раньше ее: Лиза начала улыбаться еще до того, как открыла глаза. Влюбленная птица за окном бешено орала о своей любви – замысловатые рулады сменялись пощелкиванием и посвистыванием…

Асфальт был мокрым от ночного дождя, утренняя осенняя прохлада приятно освежала. Лиза торопилась на работу, стучала каблуками, напевала. После вечера, проведенного с Валдаевым, Елизавету несколько дней не покидало ощущение счастья и ликования.

Party, надо отметить, было предельно целомудренным. Выпив чаю и не удовлетворившись им, Валдаев заказал по телефону пиццу и курицу гриль. Затем хозяйка выложила перед гостем две пазл-мозаики на выбор: из пятисот частей и из тысячи. Решили начать с пятисот. На коробке красовался великолепный пейзаж – снежные вершины гор на фоне безоблачного неба и синее озеро на переднем плане с берегами, усыпанными желтыми, розовыми, лиловыми цветами.

Валдаев согласился с буйным восторгом. Он скрыл от Елизаветы, что в области сборки пазлов он так же неопытен, как весталка в вопросах секса. Впрочем, один раз Александр рискнул помочь здоровякинским близнецам сложить картинку из 84 кусочков (Гена и Чебурашка). И его с позором выгнали: Саша с дикой настойчивостью пытался присобачить Гене фрагменты Чебурашкиных ушей. При этом он упорно приделывал уши к хвосту крокодила, рьяно утверждая, что так и должно быть («Я старше вас, я знаю!»). Части пазла, оставшиеся после хирургического насилия над бедным Геной, Валдаев решительно смел в сторону со словами «А эти вообще из другой коробки!».

Но с Елизаветой сыщик вел себя иначе. Смутно предполагая, что картина из пятисот фрагментов доставит еще больше хлопот, Валдаев предпочел отдать инициативу в нежные руки Лизы. Он только услужливо пододвигал разноцветные картонные кусочки, беспрестанно советовался, тянулся за необходимой деталью через Лизину ногу, руку или поясницу (собирали на полу), совершенно случайно падал на милую крошку, придавливал ее.

После трех часов мучений пейзаж был собран. Валдаев взмок, его мозги кипели. Втайне он мечтал встретиться с изобретателем головоломки и набить ему морду.

Они позволили себе прилечь на диван; скромные поцелуи в щеку и лоб были особенно вкусны благодаря заключенному в них ожиданию других поцелуев – страстных и беззастенчивых. Но это – в будущем. Пока они только дурачились, болтали ни о чем, смеялись, смотрели друг другу в глаза…

Единственный минус – не договорились о новой встрече. Сыщик ничего не предложил, Лиза тоже промолчала.

– …Лиза! Лиза! – недовольно, настырно окликнула Лайма. – Куда ты улетела? Вернись! Нам некогда!

У фирмы «Артиссимо» был ответственный, судьбоносный день. Сегодня «Артиссимо» и «Русский модерн» намеревались сразиться в финальной встрече за тело и золотовалютные запасы банка «Антей».

С затаенными вздохами был доставлен из мастерской сто раз переделанный макет. Он имитировал интерьеры банка, облагороженные высокооплачиваемым талантом «Артиссимо».

– Лизонька, ну-ка прикинь! – Апогей Палыч осторожно поднял макет со стола и переместил его на вытянутые, как у Буратино, руки Лизы. – Держись ровнее, ровнее, подними подбородок…

Лайма была оскорблена в лучших чувствах. Она надеялась, что как раз ей достанется право продефилировать с драгоценным макетом перед банковскими магнатами. Лайма и приоделась соответственно – элегантно, эффектно, сексапильно. Но Апогей Палыч, придирчиво осмотрев утром девчонок, похвалил наискучнейший деловой костюм Лизы и недовольно сморщил нос в адрес Лаймы: «Не очень ли смело? И этот бант…»

И Елизавете поручили тащить макет и давать пояснения господам, призванным решить судьбу тендера. А блистательной Лайме отвели роль молчаливой статуи. Страдая от зависти, она и не представляла, что вскоре получит небывалую компенсацию: Лиза – милая подруга, вечная соперница, непреходящая зубная и сердечная боль – перейдет из касты всеобщих любимцев в касту отверженных.

Артур Иванович Варцевич, председатель правления банка «Антей», удобно полулежал в кресле. Он и ноги бы с удовольствием по-американски закинул на стол, чтобы облегчить участь ступней, почти круглосуточно закованных в тиски модных туфель, но не позволяло воспитание. Артур Иванович был отлично воспитан.

Сотрудницы «Артиссимо» явно очаровали председателя. Во всяком случае, на них он смотрел более пристально, чем на макет, установленный на столике перед судьями. Конкурсная комиссия была представлена самим Артуром Ивановичем, финансовым директором и банковской пиарщицей.

Финансового директора совершенно не волновал вопрос, кому достанется право реконструировать «Антей» – «Русскому модерну» или «Артиссимо». При любом исходе на ремонт тратилась одна сумма денег, уровень мастерства у дизайнерских фирм был одинаков, и в жизни существовало гораздо больше злободневных вопросов, чем цвет кафеля в банковском туалете.

Двадцатипятилетняя дама из службы паблик релейшнз утратила спокойствие в тот момент, когда в кабинете появилась Лиза Виноградова. Девица, произнося речь, метала в комиссию взволнованные взгляды. У нее горели щеки, и Артур Иванович тоже планомерно разогревался. То, что босс заинтересовался смазливой куклой, больно укололо пиар-даму. Она опрометчиво считала себя полноправной хозяйкой тела Артура Ивановича (сорокалетняя жена-старушка не в счет), она была его коммерческой музой и вдохновительницей.