РИТМ

Мы проснулись, когда солнце уже встало, и я услышал звук мотора, только я сначала не придал ему значения, потому что думал, он мне снился. Но ты тоже услышала его, и мы решили пойти на звук. Мы шли на звук вниз по каменистому склону, пока не увидели с краю от дороги человека, мужчину в белой плетеной шляпе, он на своем тракторе сгребал в аккуратную кучу сено. На такой случай я еще раньше придумал четкую стратегию. Когда мы к нему подошли, от тебя требовалось помалкивать, а мне взять на себя всю говорильню и изображать акцент и говорить уверенно, типа у меня все под контролем.

Так вот, первое, что я сделал, когда мы оказались в паре шагов от него, я сказал: здравствуйте, сэр, можно я вас сфотографирую, уважаемый сэр, и как вас зовут, сэр, а он слегка удивился, но сказал, что его зовут Джим Кортен, и, ясен перец, молодой человек, валяйте, фоткайте, а когда я его сфоткал, он спросил, как нас зовут и куда это мы идем и где же, позвольте спросить, околачиваются в такое чудесное утро ваши родители. Я как услышал, что его зовут Джим Кортен, чуть не заорал от радости, ведь он, значит, и есть хозяин ранчо Джима Кортена, и я отметил это ранчо кружком у себя на карте Континентальной водораздельной тропы, и теперь я знал, что мы шли правильно. Но я не показал никаких чувств, понимал же, что мы не должны выглядеть как потерянные, потому что я еще немного сомневался, можно ли ему доверять, и потому наврал, сказал, нас зовут Гастон и Изабель, и, пока он сам нас не спросил, я поскорее повторил фразу, которую успел придумать, я сказал: а-а, так они на ранчо Рэй остались вещи разбирать, потому что мы только-только сюда переехали. Мы сюда переехали из Парижа, мы ведь французы, сказал я с самым что ни на есть убедительным французским акцентом. А он все еще смотрел на нас, как будто ожидал еще каких-то слов, и тогда я сказал, французские дети, видите ли, очень самостоятельные, и наши старики отослали нас разведать, что здесь и как, чтобы мы не путались у них под ногами, ну, вы понимаете, и заодно попросили пофоткать, а они потом пошлют снимки нашим французским родственникам, и когда он закивал, то я спросил, случайно не могли бы вы довезти нас до водохранилища Биг, чтобы мы и там пофоткали? И кстати, там-то наши старики и обещали нас ждать. Не берусь сказать наверняка, что он нам поверил, и, по-моему, он был немножко пьяный, потому что от него сильно пахло, почти так сильно, как пахнет бензин, но он был славный и довез нас до водохранилища, где мы с ним распрощались и прикинулись, что знаем дорогу, и, главное, прикинулись, что ни разу не умираем от жажды.

Когда он уехал и звук его трактора затихал, как далекое воспоминание чего-то, мы с тобой переглянулись, и каждый точно знал, что думает другой, а думали мы только о попить, и побежали к воде, и легли животами на берегу речки, и сначала пытались черпать воду пригоршнями, но ничего не получилось, и тогда мы раскрыли рты буквой О, как будто мы насекомые, и начали лакать бурлящую воду прямо из потока, как будто наши губы были соломинки для питья. Я видел твои маленькие зубки и как высовывается и засовывался назад твой язык, пока ты засасывала в себя воду.

КУЛЬМИНАЦИЯ

Судя по карте Континентальной водораздельной тропы, нам оставалось всего десять миль до ближайшего города, который был Лордсберг, где была железнодорожная станция, через которую, как я надеялся, проходят поезда, которые едут на запад в сторону гор Чирикауа и Каньона Эха. Я как мог постарался втолковать все это тебе, лопаясь от радости и гордый собой, что так хорошо умею ходить по карте, но тебя это нисколько не интересовало. Потом мы сидели на берегу, по-прежнему голодные, но хотя бы пить нам не хотелось, и я старался обдумать наши дела и выложил из рюкзака все, что там лежало, типа, несколько спичек, мою книжку, компас, бинокль и еще какие-то из моих снимков, которые внутри все перепутались, и все это я разложил на земле и выровнял одно к другому. Среди других снимков лежал и снимок того фермера на тракторе. Ты сказала, что он похож на Джонни Кэша, и я решил, что для твоего возраста это реально продвинуто, и сказал тебе: ну ты голова, Мемфис.

Снимок получился хорошо, только вот фермер вышел нечетко, типа он выцветает в снопе яркого света, а насколько я помню, когда я делал снимок, никакого снопа света там не было. И тут я вспомнил, что, когда снимал па, на некоторых снимках тоже получалось слишком много света, и па на них тоже как будто исчезал. Я стал перебирать снимки и нашел те. На одном, я его сделал в тот день, когда мы проехали много дорог и переехали через весь Техас, и папа остановил машину посреди дороги, на ней все равно других машин и не было, и мы с ним вышли, и я его сфотографировал возле дорожного указателя, где было написано «Париж, Техас», а потом мы сели в машину и поехали дальше. Другой снимок я сделал в городе Джеронимо по дороге к кладбищу апачей, и папа остановил машину возле указателя «Граница города Джеронимо», и я там тоже его снял.

А теперь мы валялись на бережку у водохранилища, ты и я, и я заметил, что эти три снимка очень похожи, как кусочки одного пазла, который мне надо собрать, и я разглядывал их очень внимательно, а ты вдруг выдала разгадку, очень хорошую и умную, правда жутковатую. Ты сказала: смотри, на этих снимках все исчезают.

СРАВНЕНИЯ

Мы только ближе к вечеру наконец дошли до Лордсберга, мы шли ужасно долго, хотя я думал, что идти не так-то далеко, и мы опять страшно хотели пить, потому что на этом участке пути никаких водохранилищ не было, только две старые ветряные мельницы, заброшенные, и еще неработающие или заброшенные магазины, вроде «Мамопапиного пирошопа», и огромный знак типа билборда только с одним словом «Еда», я его сфоткал, потом мы прошли мимо кладбища, а когда мы сошли с Континентальной водораздельной тропы, нам попался заброшенный мотель, назывался он «Мотель “Конец тропы”», и я его тоже сфоткал. Потом мы вышли на широкое шоссе, оно должно было привести нас на железнодорожный вокзал Лордсберга, и вдоль шоссе тоже были странные дорожные знаки, говорившие типа «Осторожно! Возможны пыльные бури», и другой, со словами «Возможна нулевая видимость», и вообще-то я знал, что это относится к плохим погодным условиям, но про себя посмеялся и подумал, что эти знаки, типа, желают нам удачи, потому что нам теперь только того и надо, чтобы быть невидимыми, когда войдем в город, где полно чужих людей.

Лордсбергский вокзал больше походил на железнодорожное депо, чем на вокзал. На путях стояли какие-то старые вагоны, но ничего похожего на настоящий вокзал, ни пассажиров с чемоданами, которые бы садились на поезда и слезали с поездов, ни прочего, что обычно бывает на вокзалах. Мы не увидели никаких людей, как будто они все вымерли или растворились в воздухе, но явно ощущалось, что они тут, и даже чувствовались запахи их дыхания вокруг нас, а посмотришь вокруг – никого. Мы с тобой пошли по рельсам, думаю, что на запад, потому что солнце светило прямо нам в лица, но это не донимало, потому что оно уже опускалось. Так мы и шли себе по рельсам, пока не пришлось обходить стоявший на них состав. Пока мы его обходили, заметили открытое кафе, и кафе называлось «Мэверик рум». Мы остановились и долго смотрели на кафе, прислонившись спинами к одному из вагонов, и размышляли, надо ли нам туда идти. Кафе было совсем рядом, за полоской насыпи. Я боялся туда идти, но вслух этого не говорил. Ты-то очень хотела, потому что тебя сильно мучила жажда. Меня вообще-то тоже, но я об этом помалкивал.

Чтобы тебя отвлечь, я сказал, слушай, а хочешь, я разрешу тебе сфоткать поезд, и ты даже сама будешь держать фотоаппарат. Разумеется, ты тут же согласилась. Мы немного отошли от поезда и встали посередине между ним и кафе «Мэверик рум». Я достал из рюкзака фотоаппарат и мамину красную книжку, как всегда делал, когда готовился снимать. Потом дал тебе в руки поляроид, и ты стала смотреть через видоискатель, и как