Почему он, дурак, сам раньше не додумался о такой возможности? Для него бы многое тогда изменилось. Вполне вероятно, что, имей он диск с записью, Инна давно была бы ему уже не нужна. Давно бы осуществил задуманное и не дожидался бы этой ее безобразной беременности, да и свадьбы с людоедом тоже. Остались бы у него в памяти непередаваемые ощущения полной власти над ее телом, особенно ее прелестные губы, разжимающиеся в отказе бороться за последний вздох, а в настоящем была бы запись, которую можно прокручивать снова и снова. И Инна безотказно танцевала бы для него. Так же безотказно, как до этого повиновалось бы ему ее мертвое тело.

На Валерия никто не обращал внимания, не мешая ему по его же просьбе. Только Вадим, сидя в кресле в полутени дальнего угла комнаты, продолжал за ним наблюдать украдкой, из-под полуопущенных век, из-под успевшей изрядно отрасти за время «запоя» челки. Ларичев едва сдерживался, чтобы не вскочить и прямо тут же не схватить участкового за горло. Теперь он знал, что тот — убийца, и это знание позволяло ему видеть детали его поведения, которых раньше попросту бы не заметил: сладострастное движение рукой по колену, сбивающееся время от времени дыхание, алчные проблески в глазах, глумливое подрагивание губ. Несомненно, маньяк сейчас не только любовался Инной — он еще и думал о ней. И для Вадима ход его мыслей уже не был секретом. Но он подавил в себе закипающий гнев, словно окурок раздавил. Все, абсолютно все сейчас должно было быть подчинено лишь одной цели: поймать подонка, чтобы никогда больше эта сладострастно огладившая колено рука не сомкнулась на чьей-либо шее.

Он ушел вместе с прочими гостями, «забыв» принесенную бутылку на вешалке, дабы никто не заметил, что он ее сюда принес. Да и чтобы не таскать спиртное туда-сюда: не в его планах было позволить людоеду слишком протрезвляться в ближайшее время. Но уже оказавшись дома, пожалел об оставленной бутылке, чувствуя, что ему самому сейчас совсем не помешало бы опрокинуть стопку-другую. Сердце глухо колотилось в груди, не желая успокаиваться, и в низу живота тянуло, несмотря на полученную сразу по приходе домой физическую разрядку.

Не находя себе места, он взял в руки телефон, набрал эсэмэску:

«Привет, Инесс! Как твои дела? Скоро ли домой?»

И замер в ожидании ответа, пытаясь представить себе Инну, какой она стала сейчас: с ее животом и отяжелевшей грудью. Грудь… Сегодня он слышал об этой части женского тела, когда одна самка спрашивала другую о том, как та кормит своего детеныша. А он даже и не подумал бы, если бы не услышал их разговор, что давно разродившаяся Верка все еще сует в рот детенышу свое вымя…

Мобильник звякнул: пришло ответное сообщение. Он нетерпеливо нажал на кнопку, выводя текст на экран — и застонал в голос, когда его прочитал:

«Валер, не пиши мне пока, пожалуйста! Мама поругалась с Вадимом и теперь читает все мои письма».

Нет, это уже ни в какие ворота не лезет!

«Инесс! Вот и хорошо, пусть твоя мама прочитает: если ты в течение недели не вернешься домой, мы с Вадькой приедем за тобой сами».

«Валер, я же тебя просила! Пожалуйста, не надо!»

Он зарычал, потом грязно выругался. Но больше писать не стал, боясь в таком состоянии отпугнуть Инну неосторожным словом. Ничего, позже напишет. И как следует припугнет рассказами про людоеда. А пока… Пока он снова вернулся мыслями к раздувшемуся Веркиному вымени. Интересно, а если его стиснуть, молоко потечет? Как их доят, коров-то? Верка, конечно, никогда бы такого по отношению к себе не допустила…

Но ведь, внезапно встрепенувшись, подумал он, можно это сделать, не спрашивая разрешения! Потому что спрашивать будет уже не у кого, когда тело с молочными сиськами будет целиком подвластно ему. Делай что хочешь!

Вспомнив, как его бедро едва не касалось сегодня бедра сидящей рядом на диване Веры, он снова рванул вниз «молнию» на своих брюках…

— Полночи шатался за ним по поселку, — сообщил на следующий день Петру Иванычу Вадим. — Но он никуда конкретно не ходил, просто слонялся туда-сюда. Похоже, не спалось гаду.

— Это хорошо, — кивнул старик. — Значит, нервишки у него на взводе.

— Еще бы, — согласился Ларичев. — Видел бы ты, как он прилип вчера к телевизору! А после присылал эсэмэски. Думаю, диск с танцующей Иннулькой он у меня стянет. Может, еще вчера бы это сделал, да компания гостей нарушила все его планы. Он ведь с бутылкой пришел, наверняка хотел меня напоить, чтобы легче было хозяйничать.

— Компанией я займусь, больше они тебе мешать не будут, — пообещал Петр Иваныч. — Потом им все объясним. Ну а ты давай, спать ложись. Вид у тебя усталый.

— Так ведь караулил всю ночь. — Вадим потер виски. — Уже когда проводил его домой, все равно не решился уйти до рассвета, на тот случай, если ему еще раз вдруг вздумается прогуляться. Ну, ничего, сейчас высплюсь, а как стемнеет — снова на дежурство. За пару дней, я думаю, втянусь в такой график жизни.

— Может, мне хоть иногда тебя подменять? — спросил Петр Иваныч, с сочувствием взглянув на Ларичева.

— Не ерунди, — отмахнулся тот. — Во-первых, тут сноровка какая-никакая нужна, чтобы мерзавец слежку не заметил. А во-вторых, что бы ты стал делать, если б он вдруг решился действовать? Наш участковый спортивный мальчик, одной левой его не уложишь. Ты скорее бы сам лег рядом с его жертвой. Вроде с жертвой он пока не определился, но ведь невозможно предсказать с полной уверенностью, что ему в голову взбредет.

Насчет жертвы Вадим ошибался: маньяк уже выбрал ее и теперь, по своему обыкновению, «обхаживал». Только Ларичев этого видеть не мог, потому что днем отсыпался после своих ночных дежурств.

— Привет, Верунь! — как бы случайно встретившись с женщиной ближе к обеду возле магазина, поздоровался Валерий. — Что это ты сегодня одна — ребенок, куча сумок… А почему глава и опора семьи не оказывает помощь?

— Так он на работе, — напомнила жена Степана, позволяя участковому освободить ее от двух действительно тяжелых сумок. — А я сунулась — того нет, сего нет… Вот и пошла, прихватив Настюху, в магазин: надо ведь ужин готовить главе и опоре. Уж помоги мне, пожалуйста, донеси все до коляски, дальше сама справлюсь.

— Сделаем лучше, — предложил Зорин. — Ты свое дите на коляске домой вези, а я на машине сумки тебе закину буквально через полчаса. Идет?

— Да неудобно как-то тебя обременять.

— Ничего, мне все равно по пути. — Валерий улыбнулся ей одной из своих «фирменных» улыбочек. — Я ведь блюститель порядка, а женщина с такими сумками — это непорядок. Или боишься, что продукты в пути понадкусываю?

— Да ну тебя, балагур, — тоже улыбнувшись, отмахнулась Вера.

Зорин подъехал минут через десять после того, как Вера с дочкой вернулись домой. Занес сумки в дом и аккуратно поставил на скамейку.

— Спасибо тебе, Валерушка! — благодарно кивнула жена Степана. — Может, чайку со мной выпьешь? Я сейчас, только Настену спать уложу, ей уже пора.