И, не дожидаясь ответа, я иду к двери.

– Алик, сынок, ты куда?

– Ал-рэй, – поправляю я маму, не оборачиваясь. – Я в магазин. Надо найти подходящий горшок и саженец.

И я выхожу, громко хлопнув дверью.

А за поворотом, спрятавшись в тени барбариса, начинаю плакать. Мне так больно, что ба умерла, и так обидно за нее, что хоть вой. Особенно из-за дедушки. Какой же он эгоистичный дурак! Как он мог ее бросить? Она же так его любила и верила, что он самый лучший в мире! Ненавидеть людей неправильно, но я его ненавижу! И зачем только я дал ба обещание с ним подружиться?

Глава 14

Финард. Преступный сговор

Отделенный мир,

Аморанов архипелаг, о-в Новый век,

15 кления 1025 г. эры гедонизма

За окнами все еще монотонно крапал дождь, и научный центр окутал плотный туман, словно здание обложили со всех сторон глыбами сухого льда, политого кипятком. Такой же туман царил в моей голове.

Теперь, выпив успокоительное, я рассуждал почти хладнокровно, хотя и заторможенно. Гектор вчера сказал, что никто не будет меня принуждать, но уже сегодня ко мне приставили конвоира, призванного следить за тем, чтобы я выполнял свою работу. Этот парень оказался родным внуком Тю-тю, утверждавшего, что семьи у него нет. А прислал его сюда сам Орланд Эвкали – главный гуманист Гедониса. И над всем этим сумбуром красной кнопкой горела мысль: «Я убил человека», смириться с которой было труднее всего.

Я стал токсикологом для того, чтобы спасать людей, но оказался убийцей. Я сознался в преступлении, чтобы обезопасить Лайлу и никому больше не навредить, а в итоге попал в место, где меня заставляли это делать. Я был раздавлен и напуган, а мое сознание и мозг размазаны по стенкам черепа. Будь моя воля, я замуровался бы навечно в шкафу, чтобы никогда не смотреть в глаза новой реальности. Но они, эти желтые глаза, настигли меня, пробив дверцу шкафа.

Вчера, немного придя в себя после беседы с Гектором, я сразу же ринулся изучать формулу препарата, чтобы не дать мыслям свести меня с ума. Я хотел исправить состав как можно скорее, уменьшить токсичность вещества или найти правильную формулу. Но все говорило о том, что никакая гениальность не позволит мне решить проблему с первого раза. Сократить число жертв – да, но не избежать.

Никогда еще я не чувствовал себя настолько беспомощным в той области, которой посвятил всю свою жизнь. Я испытывал такой стресс, что, как только действие транквилизаторов закончилось, спрятался с Пухи в шкафу, мечтая никогда больше оттуда не выходить.

Алерон, система НИЦ и отсутствие удольмера – эта тройная преграда передо мной была прочнее межатомной связи в молекуле азота. Я не мог сбежать на материк и рассказать людям, что здесь происходит, поэтому выход был только один – довести препарат до ума. Но сколько людей умрет по моей вине, прежде чем я это сделаю? И почему Гектор считает это нормальным?

В столовой я не смог затолкать в себя даже маленький сырник и большую часть времени наблюдал за сидевшим напротив гигантом с яркими, как йодид серебра[22], волосами и в круглых желтых очках, которые Тю-тю прозвал «яичницей».

– Ты на цыпленка похож, – заявил он внуку, и это было самое неудачное сравнение из возможных, если только он не имел в виду двухметрового цыпленка-мутанта.

В отличие от гедоскета с его скромным пирожком, Алерон ел за десятерых. Его поднос был битком набит оладьями и сосисками, и он все время ходил за добавкой.

– Слушай, а тебе точно не показалось? – шепнул Тю-тю, когда мой конвоир отошел в очередной раз. После недавнего конфликта, который закончился тем, что Алерон схватил меня и поволок в столовую, гедоскету было явно некомфортно сидеть с нами за одним столом, но и оставить меня наедине с буйным внуком он не решился. Я был ему благодарен. – Может, эта дама просто в обморок грохнулась с перепугу?

Я помотал головой, глядя в тарелку и не в силах произнести вслух, что пульса не было и что Гектор лично констатировал смерть.

Тю-тю тяжело вздохнул.

– Знаешь, а я сразу понял, что тут что-то нечисто, – шепнул он мне. – Я хорошо чувствую атмосферу места и людей, которые ее создают. Ну ничего. – Он ободряюще похлопал меня по спине. – Ты умный малый. Я уверен, что ты знаешь, как сделать это лекарство несмертельным. Они же для того и притащили тебя сюда?

– Я не смогу, – выдохнул я, посмотрев на него в упор. Этот старик с внимательными голубыми глазами был единственным человеком на земле, кто разделял мой ужас от происходящего. – Это метод проб и ошибок, так что жертв избежать не получится. И нет никаких гарантий, что я все исправлю в конце концов. Я не знаю, что делать. Я не хочу убивать людей…

– А ты об этом Гектору говорил? – напрягся Тю-тю.

– Судя по тому, как он себя ведет, ему плевать, – с трудом выговорил я. – Он готов к любому количеству смертей, лишь бы эксперимент продолжался, но я так не могу.

Гедоскет нахмурился, оглядывая зал.

– Все эти люди здесь к этому готовы, – заявил он мне. – Что за жуткое местечко. Я уже старик, и деменция давно машет мне из-за соседнего пригорка, но получить лекарство такой ценой? Ну уж нет. Знаешь, что, парень? Нам надо уносить отсюда плавники, пока не поздно. – Последнюю фразу он произнес так тихо, что я почти не расслышал его из-за гула голосов и звона посуды. – Надо рассказать обществу, что тут творится!

– Но мы не сможем, – возразил я, впиваясь пальцами в доктора Пухи. – Нам сотрут память после отработок.

– Вот поэтому я и говорю, что надо уносить плавники! Мы должны сбежать отсюда, пока все помним!

– Как вы себе это представляете? Мы преступники. У нас нет удольмеров, а без них мы не сможем сесть ни в один поезд, чтобы доехать до материка. Тем более меня все знают в лицо. И даже если получится добраться до Гедона, что мы будем делать потом? Кому пожалуемся? За всем этим стоит Орланд Эвкали, значит, и Совет наверняка в курсе.

– Зато простой люд… – Тю-тю резко замолчал, потому что его внук с полным подносом еды направился обратно к нам.

Я еще ниже склонился над своим растерзанным сырником.

– Не унывай, я что-нибудь придумаю, – быстро шепнул мне в ухо гедоскет. – Есть у меня