одиннадцать дней отправили в Советский Союз. Однако подозреваемых в умышленном пересечении границы в поисках убежища в Китае задерживали и на месяцы, и на годы. Группа из пяти монгольских солдат столкнулась с особенно суровым наказанием, когда их охотничья вылазка завершилась 29 декабря 1972 года на китайской территории на необозначенном забором участке китайско-монгольской границы. Источники умалчивают, пересекли ли они границу умышленно. Только по прошествии шести с половиной лет, проведенных в заключении, им было позволено вернуться на родину[754].

Отдельные нарушения границы были не единственной проблемой, дестабилизировавшей ее. Спровоцированные государством инциденты, в основе которых лежали территориальные разногласия, еще больше расшатывали перемирие на границе. Взаимные советские и китайские обвинения прочитываются как бесконечное, поддерживающееся пропагандой перетягивание каната, напоминающее ситуацию периода Маньчжоу-го. Китайские источники свидетельствуют о не менее чем 198 случаях нарушений вдоль хулун-буирского участка международной границы с Советским Союзом в период между 1959 и 1965 годами. Эти, как считалось, советские провокации включали безосновательные задержания, использование огнестрельного оружия, воровство, нарушение воздушного пространства, незаконное патрулирование китайской территории и передвижение камней, демаркирующих границу. В 1960 году, как утверждалось, Советский Союз возвел пятикилометровое металлическое ограждение на склоне холма, захватив, таким образом, три квадратных километра территории, которую китайцы считали своей. Вновь вспыхнули старые территориальные разногласия. Советский Союз также обвиняли в том, что он посредством громкоговорителей и секретных агентов призывал этнические меньшинства Хулун-Буира выступить против ханьских китайцев[755]. Обвинения со стороны Советского Союза следовали по такому же сценарию[756].

Каждая сторона имела собственное мнение по поводу этих инцидентов. Для начальника политического отдела Забайкальского пограничного округа Ивана Андреевича Скотникова не существовало сомнений в том, кто сторона-виновница. Китайские провокации он считал частью «антисоветской стратегии маоистов», которая проявлялась в организации массовых беспорядков на границе, истеричных «спектаклей» и хулиганских выходок. Действия эти, по его мнению, имели целью «вызвать нас на такие ответные действия, которые можно было бы представить как вооруженное нападение на мирных китайских граждан». Ложные обвинения против Советского Союза, таким образом, относились к репертуару китайской «психологической войны», как он утверждал:

Во-первых, мы имеем дело с постоянными и бесчисленными претензиями, надуманность которых настолько бывает откровенной, что на первый взгляд кажется, что на них не стоило бы обращать внимания. На, например, скажем, проходил автомобиль где-то недалеко от линии границы и луч фар – свет попал где-то на китайскую территорию, нам тотчас предъявляют претензии, что мы специально освещаем китайскую территорию в интересах разведданных, что мы таким образом беспокоим великий китайский народ, мешаем ему мирно трудиться. Или, вот буквально на днях, например, два охотника где-то примерно, в полутора километрах от китайской границы сделали два выстрела. Китайцы, буквально, на следующий день нам предъявили претензию, что имел место обстрел китайской территории со стороны советских военнослужащих. Вот эти претензии, которые мы ежедневно, изо дня в день буквально получаем пачками, являются специально, нарочито накапливаемыми материалами маоистов для обработки китайского населения. И не только для этого. Он используется (так в оригинале документа. – Прим. ред.) в пропаганде на внешний мир и против нас[757].

Разделяющая братьев по оружию советско-монгольская граница также оказалась в центре внимания во время советско-китайского раскола. Контроль почти восьмисоткилометрового участка границы в Забайкалье был усилен, так как он мог служить для тайного прохода нарушителей границы[758]. Как минимум с 1964 года Москва и Улан-Батор обменивались информацией и сотрудничали в деле контроля над общей границей[759]. Региональным советским исполнительным властям полагалось напоминать монгольским гостям о необходимости неукоснительного следования правилам, установленным для иностранцев, но делать это нужно было «с соблюдением соответствующего такта в отношении друзей из Монголии»[760].

Контроль приграничных зон ограниченного доступа был другой важной стратегией в отслеживании иностранных нарушителей, а также диверсантов, информаторов и других «врагов» советского народа. Все советские районы, граничившие с Китаем, считались оперативными зонами, подлежащими наблюдению. После событий 1969 года контроль осуществлялся даже за пределами этих границ, особенно вдоль линий коммуникаций, которые могли использовать нарушители, а также у мест, которые могли служить укрытиями, например оленьи стойла и пастушьи хижины. Контроль более отдаленных от границы территорий уже в 1930-х годах следовал известным протоколам и привлекал к процессу граждан: защита границы стала коллективной задачей, включавшей каждый элемент пограничного общества. Партийные и комсомольские организации, региональное и местное управление, профсоюзы – чуть ли не все население было призвано к участию[761].

Осуществляя патрулирование, инспекции и проверку документов, добровольные народные дружины (ДНД) составили ядро гражданского участия. Добровольцы в первую очередь отвечали за выявление любого несанкционированного предоставления жилья или транспорта иностранцам и советским гражданам. Дружины включали в себя и милитаризированные группы, которые могли быть привлечены в случае войны[762]. В 1977 году порядка 4 % местных жителей в приграничных районах Читинской области состояли в группах гражданского контроля[763]. Высока была доля женщин. Людмила Ивановна Машукова, начальница станции Мациевская, находящейся примерно в десяти километрах на северо-запад от Забайкальска, состояла в те годы в числе дружинников. Помимо управления небольшой железнодорожной станцией, она должна была следить за путями и окрестностями станции и немедленно сообщать пограничным войскам о любых подозрительных личностях. Членство в народной дружине для Машуковой было честью. «Я работала дружинником, потому что я была патриотом», – вспоминала она[764].

Многие граждане, такие как Машукова, добровольно сообщали властям о подозрительных людях в приграничной зоне[765]. В небольших поселениях у границы все знали друг друга. Жизнь на последнем форпосте Советского Союза, конечно, содействовала четкому отождествлению людей с их окружением и росту скептицизма в отношении всего чужого. Большинство подозрительных людей, которых выявляли патрули добровольцев в приграничных зонах, были советскими, а не китайскими гражданами. Причины, побудившие их нарушить пограничный режим, были разными: от тайных любовных свиданий в пограничной зоне и других безобидных нарушений до дезертирства и серьезных противозаконных действий[766].

Несмотря на тотальный контроль на внешних и внутренних границах, лазейки еще обнаруживались. Дружинники постоянно обходили железнодорожную станцию в Забайкальске, но служащие железной дороги регулярно нарушали пограничный режим, скрывая неизвестных людей или не регистрируя их должным образом; постояльцы также могли заехать в станционную гостиницу, не предъявляя необходимых документов[767]. Однако, как уже было сказано, в связи с участием гражданского населения в защите пограничной зоны, во многих районах Забайкалья незаконный переход в Китай и другие нарушения пограничного режима значительно сократились после 1969 года[768].

Шефские отношения между отрядами советских пограничников (которые оставались в составе КГБ СССР) и ДНД, комсомолом и другими организациями были устроены так, чтобы сильнее размыть границы между гражданскими лицами и военными. Пограничники, агитбригады и ветераны выступали перед населением с лекциями и концертами для повышения политической бдительности в приграничных регионах. Военные игры Добровольного общества содействия армии, авиации и флоту (ДОСААФ) готовили молодежь к будущим военным обязанностям. Дружинники представлялись героями[769]. Граница стала частью обыденной жизни, когда все члены семьи оказались включены в дело ее защиты.

Степень, с которой защита границы оказалась коллективной задачей, была, помимо некоторых технических инноваций, основным изменением со времен существования Маньчжоу-го. «Границу охраняет весь народ» – изречение, появившееся впервые в прессе и размещенное над входом на железнодорожную станцию Забайкальск, а также на фасаде городского клуба – жители видели его буквально на каждом шагу[770]. Эта же тема звучит со страниц советской военной прозы: «Случись сигнал тревоги, не только застава поднимается по ней. Пожилые люди и юноши оставят домашний очаг, чтобы перекрыть все дороги. Тропинки. На границе все часовые: солдат, тракторист, учитель, агроном, коммунист, пионер… стоят во втором эшелоне пограничных застав»[771]. Конечно, даже граница, оснащенная полосой датчиков движения и находящаяся под постоянным наблюдением дружинников, все равно могла быть перейдена. Однако в восприятии многих обычных местных жителей граница была сильна, а сами они были важнейшим элементом ее защиты.