«ГРОБОВЫЕ НАДБАВКИ»: ДЕМОГРАФИЯ ПРИАРГУНЬЯ

Через два месяца после столкновения китайских и советских войск на реке Уссури в мае 1969 года, Василий Степанович Рудометкин, директор рыбного и овцеводческого совхоза «Абагайтуйский», переселил свою семью и перевез имущество подальше от границы без разрешения государственного и партийного руководства. Расположенный в пределах видимости границы с Китаем совхоз «Абагайтуйский» больше не казался Рудометкиным безопасным местом. Еще до столкновения Рудометкин не вел себя как «правильный» советский житель пограничного района. Он не сотрудничал с советскими пограничниками, не вступал в народную дружину и оставался дома всегда, когда в деревне объявлялась боевая тревога. «Рудометкин испугался напряженной обстановки на границе и решил сбежать», – утверждалось в отчете пленума райкома[772].

Решение, принятое Рудометкиными, иллюстрирует серьезные экономические и демографические последствия советско-китайского разрыва в экономически отсталом пограничье. Уменьшение численности населения и недостаток квалифицированных кадров были в числе самых насущных проблем. Общая численность населения районов, граничащих с Китаем, составляла только 90 050 человек (или 7,4 % общей численности населения Читинской области) – территория была крайне малонаселена[773].

Утверждалось также, что китайцы препятствуют экономической деятельности советского гражданского населения, например в рыболовстве и охоте[774]. Однако действия Китая не были основной причиной, по которой советские жители пограничных регионов считали земли вдоль Аргуни непригодными для проживания. Выдача с начала 1960-х годов крестьянам краткосрочных паспортов, необходимых для перемещений внутри страны, способствовала массовому оттоку населения. Однако для Михаила Ивановича Матафонова, первого секретаря Читинского обкома партии, именно внутренние экономические сложности были причиной массового исхода населения: «…из-за недостаточной энерговооруженности, необустроенности хозяйств, слабого развития строительной базы, транспортных коммуникаций, недостатка кадров… все это, а также отсутствие надлежащих жилищно-бытовых и культурных условий явилось основной причиной оттока населения из приграничья… Массовый отток населения привел к полной ликвидации в течение 1966–1976 гг. 10 населенных пунктов в приграничной зоне»[775].

Советские власти давно знали о сложностях жизни в Сибири и на Дальнем Востоке в целом и на границе с Китаем в частности. Уже после войны Москва разработала политику экономического стимулирования в попытках привлечь население в районы, граничившие с Китаем. Эти программы только частично показали эффективность[776]. Даже после того, как трения с Пекином были как-то сглажены в начале 1970-х годов, Кремль не хотел возобновлять какую-либо существенную двустороннюю торговлю с КНР. Региональные власти в советских приграничных районах, наоборот, призывали к возобновлению пограничной торговли для улучшения стагнирующей экономики. Однако советские пограничные регионы оставались отрезанными от китайского соседа вплоть до возобновления приграничной торговли в 1980-х годах[777].

Кремль пытался разрешить эту, созданную им самим проблему, разрабатывая программы внутреннего развития. В 1976 году Совет министров СССР утвердил долгосрочный план по ускорению экономического развития в районах, граничивших с Китаем. Основной его целью было привлечение населения из центральных регионов Советского Союза. Стимулы для переселенцев включали единовременные выплаты, арендные вычеты, налоговые льготы и увеличенный отпуск. Надбавки к зарплате, или в просторечье «гробовые надбавки» (люди, живущие у границы, в случае нападения Китая, скорее всего, погибли бы, были значительно выше, чем в других районах Читинской области[778].

Кроме того, отдаленная территория, прилегающая к государственной границе, должна была стать более привлекательной для возможных мигрантов благодаря вложениям в инфраструктуру. Члены читинского областного государственного планового комитета подготовили комплексный план для приграничных районов по привлечению средств в сельское и лесное хозяйство, добычу полезных ископаемых и инфраструктуру. Вопросы жилья и бытовой инфраструктуры, однако, были в числе приоритетов. Надеясь получить средства для большего количества приграничных районов, первый секретарь областного парткома Матафонов продвигал в Москве идею значительного расширения запретной приграничной зоны в Читинской области. Действительно, многие партийные секретари городов и сел ходатайствовали о включении в зону действия политики стимулирования[779].

Численность населения Забайкальска, незначительно превышающая 10 тыс. человек, во время советско-китайского разрыва не менялась. Стратегическое положение Забайкальска на международной границе с Китаем было пересмотрено в ходе административно-территориальной реформы 1967 года, тогда статус его был повышен до поселка городского типа и центра нового района. Затем в поселке было реализовано несколько строительных проектов[780]. Уровень жизни в поселке был действительно выше, чем во многих других советских населенных пунктах такого же размера. Но кто хотел бы переехать в сонный степной поселок городского типа, не сулящий лучшей жизни?

Ситуация в приграничных деревнях была гораздо хуже. Надеясь привлечь переселенцев из других регионов, Забайкальская районная администрация публиковала ежегодные призывы на страницах местной газеты, например с таким заголовком: «Приезжай к нам жить и работать»[781]. Однако в поисках лучшей жизни и культурного досуга молодежь переселялась в города, оставляя в деревнях стареющее население[782].

Депопуляция сельской местности неадекватно освещалась в местной прессе. В 1982 году Валентин Румянцев, сменивший сбежавшего Рудометкина на должности директора совхоза «Абагайтуйский», восторженно рассказывал о своем новом доме на китайской границе. После того как его семья переселилась в район из Перми в 1978 году, они получили трехкомнатный дом, сарай, огород и корову[783]. Однако государственная поддержка и расширение совхозов, уже существующих и новых, не смогли развернуть движение по оттоку населения вспять[784]. Вместо ожидаемого увеличения численности жителей в структурно слаборазвитых пограничных районах их количество продолжало уменьшаться[785].

Вспоминая массовый приток ханьских китайцев, деномадизацию и ассимиляцию коренных кочевых народов Хулун-Буира, о которых говорилось в шестой главе, становится очевидно, что ситуация в китайских пограничных районах отличалась. Пекин не способствовал увеличению численности населения посредством стимулов, экономических и других мер. Китайская политика в пограничье была похожа, скорее, на управляемое разрушение, происходившее в советских пограничных районах в сталинский период.

Последние следы традиционного монгольского образа жизни исчезли, когда группы хунвейбинов начали действовать в районах пастбищ Хулун-Буира во время Культурной революции в конце 1960-х годов. Эти юные солдаты нападали на монголов с «плохим» политическим происхождением, а также на семьи, которые считались зажиточными скотоводами. Маоистский режим насилия, таким образом, был нацелен против всего, связанного с традиционным коренным пограничным обществом. Именно монголы по этой причине стали основными жертвами этих кампаний, а ханьские китайцы считались их организаторами. Культурная революция подтвердила уже бытовавшее среди коренного пограничного населения недоверие к китайцам. Хаос и неразбериха последнего десятилетия власти Мао, безусловно, стали апогеем насилия в ассимиляционной политике государства[786].

Помимо коллективизации и ограничений свободы вероисповедания, усиление миграции, возможно, было наиболее устойчивым симптомом трансформации китайского аргунского пограничья в период после 1949 года. Численность ханьских китайцев значительно превышала монгольское население в Хулун-Буире в 1949 году, но с образованием КНР коммунистическому государству удалось сделать то, чего Сун Сяолянь, китайский окружной интендант Хулун-Буира, так и не смог достичь в последние годы цинской власти. Уже к 1950 году доля коренного населения упала примерно до 10 %. Многие ханьцы бесконтрольно бежали в Хулун-Буир из глубины страны, спасаясь от голода во время Большого скачка, и численность представителей этой этнической группы в регионе резко подскочила. Когда этнические конфликты по поводу земли стали слишком серьезными, центральное правительство в Пекине предприняло попытки остановить нерегулируемую миграцию в Хулун-Буир и другие периферийные районы. В результате этих ограничений и голода, от которого страдало и население Хулун-Буира, иммиграция ханьских китайцев в Хулун-Буир временно прекратилась. Однако вскоре она снова начала набирать обороты, особенно во время «движения вниз к деревне» в конце 1960-х и начале 1970-х годов, когда городская молодежь отправилась жить и работать в сельскую местность. В 1970 году, несмотря на рост численности населения среди коренных жителей местности, только 4 % населения Хулун-Буира составляли монголы[787].

Таблица 7.1. Оценка численности населения Хулун-Буира

Примечание: Данные за период с 1950 по 1970 год приблизительные. Источник: Sneath D. Changing Inner Mongolia. P. 97, 99, иллюстрации 3.4 и 3.5. Данные за 1927 год приблизительные. Источник: Кормазов В. А. Барга. С. 44. Советские граждане, русские эмигранты, японцы и представители других национальностей в таблицу не включены.

Неотъемлемой частью